Эдвард Бенсон - Тварь в зале

В следующие полгода мы занимались столоверчением регулярно, пусть и безрезультатно. Тварь или ее тень больше не появлялись, и я чувствовал, что мы зря теряем время. Тогда мне пришло в голову, дабы продвинуться дальше, использовать гипнотический сон. Сеанс мы проводили за тем же обеденным столом. В комнате было не слишком темно, и я отчетливо видел происходящее.

Юноша-медиум сидел между мною и Луисом. Мне не составило труда его загипнотизировать. За этим последовала череда оглушительных ударов, и мы увидели, что по столу скользит нечто куда более осязаемое, чем тень. Существо было окутано слабым свечением, будто тлело. В ту же секунду лицо медиума стало маской дьявольского ужаса: глаза и рот распахнулись, а взгляд уперся в ползущую к нему Тварь. Покачивая головой, она приближалась — и вдруг, с быстротой змеи, метнулась к его горлу. Крича и силясь сорвать с шеи жуткое существо, медиум вскочил, но Тварь висела на нем, как пиявка, и он ничего не мог сделать. Вдвоем с Луисом мы попытались схватить элементаля, и я почувствовал, как мои пальцы погружаются в холодную слизь. Несмотря на все усилия, у нас не получалось оторвать его от юноши. Руки соскальзывали: это было так же невозможно, как удержать в руках осклизлую шерсть. Прикосновение к Твари наполняло меня отвращением, рождало мысли о проказе и падали. В отчаянии, но все еще считая этот кошмар плодом воспаленного воображения Луиса, я вспомнил, что рядом находится выключатель четырех электрических ламп. Я включил их все. Медиум лежал на полу, над ним с белым как мел лицом склонился Луис, но больше в комнате никого не было. Воротничок юноши оказался смят и порван, а на горле виднелись две кровоточащие царапины.

Он все еще находился в гипнотическом сне, и я разбудил его. Медиум потянулся к шее, увидел кровь, но, как и ожидалось, не помнил, что произошло. Мы рассказали ему о необычном сеансе, во время которого он боролся с астральной сущностью. Достигнув желаемого, мы были очень ему обязаны.

После этого я его не видел. Неделю спустя он умер от заражения крови.

С этого вечера началась вторая стадия исследования. Огромная пиявка — элементаль — не только шумела или заставляла столы танцевать. Тварь перестала быть тенью, но, по моему твердому убеждению, все еще относилась к миру сумерек. Она исчезла, стоило включить свет. Сражаясь с элементалем, медиум мог ранить себя сам. Я мог схватиться за рукав Луиса, а он — за мой. Но сколько бы я ни размышлял о нашем сеансе, от прежней уверенности не осталось и следа.

Изучая функции головного мозга и гипноз, следовало бы уделить повышенное внимание этому невероятному явлению, но у меня была практика. Вскоре я заметил, что, даже собирая волю в кулак, думаю лишь о своих пациентах, и отказался участвовать в сеансах Луиса. Была и другая причина. За несколько месяцев до смерти он буквально погряз в пороках. Я не ханжа, не пуританин и не фарисей, но для него не осталось ничего святого. Луиса выгнали из клуба за шулерство, и он рассказал мне об этом с видимым удовольствием. Он сделался жестоким и замучил своего кота до смерти. Мой друг превратился в чудовище. Я проходил мимо его дома, содрогаясь от ужаса, и сознавал лишь одно: неизвестно, что за дьявол следит за мной из окна.

Неделю назад меня разбудил дикий крик. Казалось, он длился вечность, вздымаясь и опадая жуткой волной. Кричали где-то поблизости. В одной пижаме я выбежал на улицу. Полицейский, совершавший обход, тоже его слышал. Нечеловеческие звуки доносились из открытого окна, из дома Луиса. Вместе мы выбили дверь. Вы знаете, что ожидало нас внутри. Крик оборвался всего секунду назад, а жизнь уже покинула моего друга. Его горло было разорвано, обе яремные вены вскрыты.

В предрассветный сумрачный час я вернулся домой. Что-то мягкое и склизкое бросилось мне под ноги, едва я шагнул за порог. На этот раз дело было не в воображении Луиса. С тех пор я вижу огоньки каждый вечер. Стук будит меня среди ночи, а в темных углах моей комнаты таится нечто более осязаемое, чем тень.

Я ушел от доктора Эзетона, а через час на тихой улице вновь раздались крики ужаса и агонии. Как и его друг, он был уже мертв, когда открыли дверь.

Перевод Катарины Воронцовой