Анатолий Эльснер - Рыцарь духа [Собрание сочинений. Том II]

Илья Петрович, видя, что высокий господин, посматривая то на Глафиру, то на него, насмешливо улыбается, повернулся к жене и с сарказмом сказал:

— В таком случае, они должны платить за помещение. Иначе я буду думать, что этот народ просто хулиганы.

— Остротами ты ничего не объяснишь и потому, мой милый, не трудись напрасно, — спокойно отвечала Глафира и повернулась к доктору. Она побаивалась его улыбки и напрасно: он был ловкий дипломат и прекрасно понимал, что его улыбка говорила: «Я знаю очень много и так презираю ваше невежество, что не желаю вам даже возражать». Очевидно, что улыбаться было дипломатичнее, нежели говорить: улыбка давала понять о скрытых сокровищах в недрах докторской головы, а между тем, если бы он стал выкладывать свои знания, то все увидели бы, что там, кроме старого мусора и мелкой ходячей монеты, ничего больше и нет.

— Доктор, — говорила Глафира, — я вовсе не суеверна, но все, что я видела в последний год, заставило меня прочитать книги этих господ теософов и оккультистов, и тревожное настроение мое растет: я не могу не понимать, что в природе скрыты незримые силы, находящиеся вне области знаний. Европа и Америка заняты разрешением всех этих вопросов и желанием проникнуть в тайны невидимого мира, и невозможно думать, чтобы столько умов было одержимо бредом.

— Идиоты! — воскликнул Илья Петрович, подстрекаемый иронической и презрительной улыбкой высокого человека.

— Сознайся, ты это говоришь так себе, по чувству умственной гордости какой-то…

— Такая гордость — очень почтенное чувство, — отвечал он, высоко подняв голову. — Мы создали столько чудес силой знания положительных физических законов, что стыдно бледнеть перед выходцами из того света. Мы не только носимся по земле, но и летаем по воздуху, как кондоры или орлы. Крылатые люди действительно существуют, но только не в астральном царстве, а в том, в котором живем. Могущество человека в нем самом, а богатство — его сильнейший рычаг, и потому задача моей жизни быть колоссально богатым, и я буду идти к этой дели, хотя бы мне пришлось обратить в астральных существ еще целый полк фабричных.

— О, ты у меня молодец, — сказала Глафира, любуясь им, — но только, мой друг, на фабрике неспокойно: рабочие волнуются, потому что ты слишком уменьшил заработную плату.

Разговаривая таким образом, все медленно направились к двери, и на ходу Илья Петрович проговорил:

— Они волнуются — вот ослы! Воображают, что бунтом заставят меня быть щедрее. Да ни за что в мире!

В зале остался только Евгений Филиппович. Убедившись, что все ушли, он быстро стал ходить по комнате с выражением горя и озлобления в лице и, хотя по щекам его текли слезы, его руки сжимались в кулаки.

— Негодяй! Да, я мерзавец, прирожденный скот, женившийся, как дурак, привлеченный красивым телом и деньгами и теперь разгуливающий, как олень с бесчисленными рогами на лбу. Посмотрите на себя в зеркало, Евгений Филиппович, и полюбуйтесь, какая у вас чудная рогатая голова. О!..

Он смотрел на себя в громадное зеркало и смеялся громким смехом.

— Прекрасно! Чудные, великолепные рога с идущими бесчисленными изгибами к самому небу… Ха-ха-ха! Мне хочется ее убить… потом я буду целовать, целовать это распутное, мертвое тело, которое никогда не было моим… Какое оскорбление, какая жгучая насмешка надо мной и какая во мне жгучая жажда обладать ею!..

Он стоял среди комнаты бледный, озлобленный, но с текущими из глаз слезами.

Рабочие с каждым днем волновались все сильнее, и не потому, что им уменьшили заработную плату, а по причине совершенно иной: разнесся слух, что их бывший хозяин блуждает в лесу, изгнанный своими дочерьми и мужем Глафиры. Прежде его боялись, потом, когда он стал проявлять необыкновенную доброту, перестали бояться, но смотрели на него с большим недоумением, не понимая его и не зная, чем объяснить происшедшую в нем перемену, и только когда он превратился в бездомного странника, сердца внезапно раскрылись и все заговорили о нем как о чудесном старце, ищущем на земле царства правды и любви. Сострадание к нему и горячие чувства росли с каждым днем. Всему этому способствовали также и слухи о мертвых, выходящих из могил по повелению загадочного человека — сына фабриканта, о том, что он одним словом своим вызвал бурю и молнию и заставил играть в трубы и бубны невидимых, находящихся в воздухе музыкантов. Разговоры такие расходились далеко за пределы фабрики и, достигая слуха членов семьи изгнанного старика, усиливали волнение, пугливость и мистические мысли каждого из них. Скоро все в семье фабриканта стали поговаривать, что из этого дома надо уехать, что все равно он в скором времени или провалится, или сгорит, и эти последние слова говорились вследствие какого-то непреодолимого предчувствия, которое шевелилось в каждом из них.