Орасио Кирога: Обезглавленная курица

Казалось бы, после появления на свет близнецов нужно было бы прекратить рождение жуткого потомства. Но через три года Маццини и Берта снова страстно возжелали еще одного сына, надеясь, что большой промежуток времени умилостивил судьбу.

Супруги не могли воплотить свои страстные мечты, и это их раздражало и злило. До этого времени каждый из них нес свою долю ответственности за несчастье своих детей, но невозможность искупить вину перед родившимися у них четырьмя чудовищами в конце концов пробудило в них деспотическую жажду обвинять других людей, что является пороком низменных сердец.

Началось все с изменения местоимения: твои сыновья. И поскольку они стремились не только оскорбить друг друга, но и коварно обвинить, атмосфера в семье стала напряженной.

— Мне кажется, — однажды вечером сказал Маццини Берте, зайдя со двора, чтобы помыть руки, — что ты могла бы содержать мальчиков в лучшей чистоте.

Берта продолжала читать, как будто ничего не слышала.

— Впервые вижу, — сказала она наконец, — чтобы ты беспокоился о состоянии твоих сыновей.

Маццини немного обернулся к ней с деланной улыбкой:

— Наших сыновей, ты хочешь сказать?

— Хорошо, наших сыновей. Так лучше? — Она подняла брови.

На сей раз Маццини выразился недвусмысленно:

— Надеюсь, ты не хочешь сказать, что это все моя вина?

— Ах, нет! — Берта улыбнулась, побледнев. — Но и не моя тоже, я полагаю!.. Еще чего не хватало!.. — пробормотала она.

— Чего еще не хватало?

— Если уж кого-то винить, то точно не меня. Понятно? Вот что я хочу сказать.

Муж посмотрел на нее, вмиг наполнившись острым желанием ее оскорбить.

— Оставим это! — произнес он наконец, вытирая руки.

— Как хочешь, но если ты имеешь в виду…

— Берта!

— Как хочешь!

Это была первая ссора, за которой последовали и другие. Но во время неизбежных примирений их души воссоединялись с удвоенным экстазом и желанием завести еще одного ребенка.

Так родилась девочка. Супруги прожили два года с постоянной душевной мукой в ожидании очередного несчастья. Однако ничего не случилось, и родители вложили всю свою любовь в дочь, которая пользовалась их потворством и выросла избалованной и непослушной.

Если до рождения Бертиты Берта и заботилась о своих сыновьях, то после — полностью ими пренебрегала. Сама мысль о них ужасала ее, как будто ее заставляли совершить нечто отвратительное. Так же, но в меньшей степени, относился к ним и Маццини. И все же покой в их души не пришел. Малейшее недомогание дочери поселяло — из-за страха потерять ее — в их сердцах злобу, порожденную нездоровым потомством. Желчи на душе за все время накопилось столько, что при малейшем прикосновении их внутренности источали яд. После той первой ядовитой ссоры они потеряли уважение друг к другу; и если есть что-то, в чем человек испытывает жестокое удовлетворение, то это полное унижение другого человека. Раньше их сближало общее несчастье; теперь же, когда к ним пришла удача, каждый приписывал ее себе, все больше чувствуя позор из-за четырех монстров, которых его заставила породить вторая половина.

При таких чувствах не могло быть и речи о какой-либо привязанности к четырем старшим сыновьям. Служанка одевала их, кормила, укладывала спать с заметной жестокостью и почти никогда не купала. Они проводили целые дни, уставившись в забор, лишенные малейшего подобия ласки.

Итак, Бертите исполнилось четыре года, и в тот же вечер в день ее рождения родители не смогли отказать ей в сладостях, после чего она слегла с легким ознобом и жаром. Страх, что она умрет или что с ней случится приступ, снова открыл старую рану.

Супруги не разговаривали друг с другом три часа, а потом тишину нарушили громкие шаги Маццини.

— Боже мой! Ты не можешь ходить потише? Сколько раз я тебе говорила?

— Хорошо, я просто забыл. Я остановлюсь. Я не нарочно.

— Конечно же, не нарочно. — Она презрительно улыбнулась. — Как же я могла про тебя такое подумать!

— А я бы никогда не подумал, что ты на это способна, ты… чахоточная!

— Что? Что ты сказал?

— Ничего!

— Да, ты что-то сказал. Я слышала! Послушай, я не знаю, что ты сказал, но клянусь, что я предпочла бы что угодно, только б не иметь такого отца, как у тебя!

Маццини побледнел.

— Наконец-то! — пробормотал он сквозь стиснутые зубы. — Наконец-то, гадюка, ты сказала то, что давно хотела сказать!

— Да, гадюка, да! Но у меня здоровые родители, слышишь? Здоровые! Это не у меня отец умер от горячки! У меня могли бы быть дети, как у всех нормальных людей! Это твои дети, все четверо!