Ольга Коханенко - Хома Брут [litres]

– Я знаю, что нам делать,– прошептал ему Хома в самое ухо.– Вставай, мы должны идти.

Тучный Язва, поднимаясь, оперся на Хому, и бурсак едва не упал на пол.

– Нам нужно в служебную часть замка,– он махнул рукою туда, где в темноте начинался узкий коридор на половину прислуги.

Язва непонимающе поглядел на него, и тогда Хома поспешил объяснить:

– Ты помнишь, в служебной части нет черного камня, только известняк. Ты же сам говорил.

По-прежнему слабо понимая, Язва хрипло и беспомощно попросил:

– Надо взять с собою Братислава.

Хома кивнул, соглашаясь. Обхватив атамана за тонкие руки, они подняли его с двух сторон. Тело Братислава казалось совершенно невесомым. Длинные ноги волочились по полу. Пробираясь на ощупь в темноте, Хома и Язва внесли атамана в узкий коридор.

Боль крутила им мышцы, жажда иссушала горло, но они из последних сил молча шли. Трясущейся рукою Язва вынул нательный крест и, поцеловав его, оставил поверх рубахи. Дрожа всем телом, бурсак громко, как только мог, запел молитву, знаменуя себя крестом:

– Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его, и да бежат от лица Его ненавидящии Его. Яко исчезает дым, да исчезнут; яко тает воск от лица огня, тако да погибнут беси от лица любящих Бога и знаменующихся крестным знамением, и в веселии глаголющих: радуйся, Пречестный и Животворящий Кресте Господень, прогоняяй бесы силою на тебе пропятаго Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго и поправшего силу диаволю, и даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата. О, Пречестный и Животворящий Кресте Господень! Помогай ми со Святою Госпожею Девою Богородицею и со всеми святыми во веки. Аминь.

Ничего не различая перед собою, Хома упрямо переставлял непослушные ноги, слыша лишь тяжелое дыхание, уже не различая, чье оно, чувствуя кислый запах пота и плесени.

Не в силах идти дальше, Язва то и дело останавливался, испуганно таращась по сторонам, и каждый раз Хома убеждал крепкого, тучного чумака сделать новый шаг. И снова пел молитву. Пусть Язву и не защищал амулет, как бурсака, но чумак стойко держался, хотя с каждой минутой становился все бледнее.

Невероятными усилиями они одолели коридор и увидели перед собой множество дверных проемов.

– Туда,– тяжело прохрипел Язва, который был уже совсем плох, указав куда-то в темноту. С тревогой поглядев на него, Хома перевел взгляд на атамана: глаза Братислава были плотно закрыты, голова закинута назад. Из раскрытого рта вывалился сухой белый язык. Сделав еще одно усилие, бурсак упрямо потянул их за собою.

Наконец впереди показалась лестница, ведущая куда-то вниз. Из последних сил Хома ринулся туда, и, развернувшись боком, они, держа атамана под руки, медленно зашли на узкие ступени. Громко захрипев, Язва, который шел первым, вдруг оступился, и они покатились вниз, толкая друг друга, больно ударяясь ребрами о ступеньки.

Когда Хома наконец очутился в самом низу, тело атамана с легкостью тряпичной куклы рухнуло на него. Глубоко вдохнув, Хома раскрыл глаза и увидел, что Братислав мертв. Его бледно-голубое лицо исказила уродливая смертельная судорога.

Рядом с парнем, закатив глаза, лежал здоровенный Язва. Его толстый живот часто вздымался. Крупные руки чумака мелко подрагивали, изо рта шла густая пена.

В отчаянии оглядевшись, бурсак увидел, что они находятся в тесном помещении, заваленном разным хламом и тряпками. Их больше не окружали ужасные черные стены. Сквозь пыль и плесень со стены проглядывал бледно-желтый известняк.

Когда Хома открыл глаза, сквозь узкие окна с тяжелыми решетками, освещая желто-белую унылую стену, лился дневной свет.

«Я жив,– промелькнуло у него в голове.– Пресвятая Богородица, я жив!»

Бурсак резко сел, истерически расхохотался и вдруг почувствовал рядом с собой какое-то движение. Вздрогнув, Хома увидел Язву, сидящего на полу на куче грязного вонючего тряпья. С широко раскрытыми глазами чумак жадно перебирал серебряные и червонные монеты в мешочке, который он, вероятно, снял с пояса мертвого Братислава.

Увидев, что Хома смотрит на него, Язва насупился и спрятал мешочек куда-то под мышку, затем, обхватив себя руками, тучный мужчина закачался туда-сюда как маятник, что-то невнятно бормоча.

Встревоженно окликнув его, бурсак не заметил никакой реакции. Чумак лишь продолжал покачиваться, а потом начал еще и всхлипывать. Опасаясь напугать Язву, Хома осторожно уселся на пол неподалеку от него, стараясь не глядеть на застывшее тело Братислава, лежавшее в странной, неестественной позе после падения с лестницы.