Лорет Энн Уайт - Утонувшие девушки

Она рассказала, что удалось выяснить во время сессии с Алексом и разговора с отцом.

Мэддокс слушал, играя ее волосами, но взгляд оставался острым, сосредоточенным.

– Раз Мириам Паллорино не является моей биологической матерью, я не могла унаследовать от нее предрасположенность к шизофрении, – подытожила Энджи. – Я считаю, это важно. Алекс предложил провести еще несколько сеансов гипноза и поглядеть, смогу ли я вспомнить что-нибудь еще.

– И что ты теперь чувствуешь?

От нахлынувшего волнения Энджи не сразу смогла ответить. Чуть повернув голову, она поглядела на Джека-О, свернувшегося на своем овечьем коврике, и ей стало чуть легче на душе.

– Я обязательно отыщу своих настоящих родителей. Выясню, кто я и откуда, как попала в Ангельскую колыбель и почему знаю отдельные фразы по-польски. – Она вновь повернулась к Мэддоксу. – Мне кажется, с моей матерью произошло нечто ужасное. Или с нами обеими… Наверное, поэтому я неосознанно подавляла память о раннем детстве.

Мэддокс помрачнел, и у Энджи шевельнулось нехорошее предчувствие. Ей не терпелось снова вернуться к расследованию, но это зависело от Мэддокса. Нужно, чтобы он ей поверил.

– Расскажи, что удалось обнаружить? – попросила она в надежде развеять его мрачность. – Что Лео и Хольгерсен сказали о моем отсутствии и о твоем носе?

– Утром поговорим.

Опасения усиливались. Он явно о чем-то недоговаривал.

– Почему?

– Энджи, ты знаешь, который час? Нам спать надо.

– Я хочу завтра вернуться на работу, Мэддокс. Меня не было уже целых два дня. Еще один – и ко мне возникнут серьезные вопросы.

– А как же психологическая оценка? – тихо спросил он.

У Энджи внутри все напряглось.

– Схожу. Запишусь к специалисту и схожу. Со мной все будет в порядке.

– А куда деть тот факт, что на тебя снова может накатить временное помрачение?

– Да нет, этого точно не повторится. Понимаешь, я много лет жила под страшным давлением, будто под холодной коркой моего сознания клокотала раскаленная лава. Я напрягала все силы, силясь сдержаться, но теперь наружный слой лопнул, трещина расширилась, лава вытекла, и давления больше нет…

Он смотрел на нее. Повисла тяжелая пауза.

– Мэддокс, – тихо сказала Энджи, – у меня уже все прошло, ты должен мне поверить.

– Завтра поговорим. – Он нежно поцеловал ее и выключил свет.

Но когда Энджи наконец задремала в его объятиях, обнаженная и теплая, – яхта мерно покачивалась, Джек-О похрапывал, старый пропановый обогреватель громко щелкал всякий раз, когда термостат подавал сигнал, что кабина слишком остыла, – в голове кто-то шепотом запел колыбельную. Послышалась музыка с каким-то металлическим призвуком, становясь все громче и громче:

– «Жили-были два котенка… Серые в полоску… Все дети, даже шалуны, закрыли глазки, только ты не спишь…»

От этой музыки в Энджи распространился глубокий беспричинный страх, клубясь холодной, угрожающей безумием чернотой и подтачивая ее уверенность в том, что она справится.

Воскресенье, 17 декабря

Энджи вышла на маленькую кухню во вчерашней одежде, связав волосы в аккуратный хвост. Ей страшно хотелось под горячий душ, но еще больше хотелось поговорить.

Мэддокс накрыл стол на двоих. Он стоял спиной к ней, переворачивая омлет. Заваривался полный кофейник кофе. Джек-О хрустел собачьим кормом у ног хозяина.

– Привет, – сказала Энджи.

– Привет. Выспалась? – Мэддокс повернулся со сковородкой в руке, принес ее к столу и не поднимал глаз, раскладывая омлет по тарелкам. В душе Энджи ожила вчерашняя тревога: почему Мэддокс избегает ее взгляда?

– Еще как, – солгала она. Всю ночь ее мучили кошмары о том странном месте, где она побывала с помощью Алекса.

– Порубаем, что ли? – сказал Мэддокс, присев к столу, и, улыбнувшись, наконец-то поглядел на Энджи: – У меня так отец говорил. Кушать подано, ешь, пока горячее.

Энджи не шевельнулась, изучая его лицо. Улыбались только губы, глаза оставались серьезными. На нем джинсы и красивая рубашка без галстука. Одет для работы, но менее формально, чем обычно… Она вспомнила, что сегодня воскресенье.

– Мэддокс!

– Сядь, – повторил он, наливая кофе в две кружки, но тут же, будто осекшись, поглядел на нее: – Как ты себя чувствуешь?

– Как огурчик. А ты?

Его рука замерла, улыбка исчезла.

– Нам нужно поговорить, – тихо сказала Энджи.

– Я помню, но сейчас мы поедим. – Мэддокс взглянул на часы, берясь за нож и вилку.