Рональд Четвинд-Хейес - Элементал и другие рассказы

«Должен. был. выключить».

Он находился в центре синего пламени. Пре­красный синий пузырь дрожащего света, который вылетел в сторону и вверх в безграничное пространство, и он не чувствовал страха или удивле­ния, только безмятежное понимание, что сейчас у него нет размера или формы. Он вернулся к первоначальной искре, которую, в самом начале, вы­бросил могучий космический огонь.

«Она. скоро. вернется».

Мысль вернула его назад в гостиную, где он ме­тался по стенам в неистовстве беспомощного ужа­са, пока наконец своеобразная усталость, которая не имела ничего общего с усталостью тела, не за­ставила его остановиться на столе.

Он должен принять. Попытаться понять. Он мертв. Мертв... мертв... мертв. Но так ли это? Ис­тинный Гурни Слейд был очень даже жив. Он все еще мог думать, даже до известной степени дви­гаться. В самом деле, если переходить к голым фактам, ему недоставало только тела.

Какое-то время он обдумывал эту мысль, потом позволил ей развернуться. Каковы главные функ­ции физического тела? Ну, самая существенная — дыхание, потом речь и, конечно, движение.

Движение! Каково это — ходить? Гурни попы­тался вспомнить. Странно, он всегда принимал это фундаментальное действие как должное и никогда на самом деле не замечал связанных с ним чувств. Во-первых, было чувство твердой поверхности под ногами, потом плавная работа мышц ног и, воз­можно, автоматические взмахи рук. Побужденный импульсом экспериментатора, Гурни поднялся на высоту примерно шести футов и начал медленно двигаться по полу. Он попытался представить твердую поверхность, по которой шла пара пра­вильных ног — обутых в крепкие ботинки. Тут же он оказался глубоко в густом ворсе ковра; ножка стола парила над ним как ствол могучего дуба. Он метнулся вверх, подгоняемый взрывом раздраже­ния.

Он достиг высоты своего роста и попытался снова, но на этот раз сконцентрировался на фор­ме, которая перемещалась на двух ногах. Это точ­но был ответ; он не должен думать о поле. В конце концов, никто о нем не думал — его существование принималось как должное. Сейчас он был в оваль­ной коробке — другими словами, голове — глядя из двух маленьких окон, а ниже была покрытая пло­тью костяная клетка, скрывающая беспорядочный набор кишок, сердца, легких и печени. Ее поддер­живала пара шарнирных подвижных столбов, ко­торые в свою очередь были прикреплены к пло­ским объектам с десятью пальцами под названием «стопы».

Он сконцентрировал всю свою ментальную силу (если это было правильное определение) на этом желанном состоянии бытия. Ноги качались... нет, не так, черт возьми. Ноги поднимали стопы и ста­вили их на настоящий пушистый ковер. Голова смотрела вперед, глаза не мигали, рот был закрыт; сердце билось со скоростью семьдесят два удара в минуту, легкие знали свое дело: вдыхали и выды­хали, и кишки не двигались.

Гурни развернулся, когда достиг двери, и уве­ренно пересек комнату в обратном направлении.

Теперь еще раз. Он смотрел через два маленьких окна с окаймленными бахромой шторами снаружи. Его рот — щель с губами — был крепко сжат. Сердце билось ровно, печень работала, легкие вды­хали перед выдохом, кишки громыхали.

Потом он наткнулся на стол.

Он ступил твердой ногой на покрытый ковром пол.

Он не услышал звука, но было чувство. Или ско­рее эмоция. Радость того, кто творит.

Он поднялся по лестнице по одной ступеньке за раз, смотря прямо перед собой через маленькие окна. И у него появилось огромное желание уви­деть то, что он создал. Насладиться своим творе­нием.

Он поднялся на лестничную площадку, потом повернулся и вошел в спальню. Он испытывал не­которое беспокойство, потому что не мог слышать, не мог посмотреть налево или направо, а также вверх или вниз. Шея! Он забыл о шее. Никогда не задумывался — должно быть, это основы, иначе он не смог бы ходить, чувствовать пол под ногами, или смотреть в маленькие окошки.

Он стоял перед зеркалом на гардеробе и рас­сматривал свое творение. Холодный ужас обру­шился на него и сохранил отраженную картинку неподвижной на целую секунду. Лицо было оваль­ным, белым, безволосым; на нем была тонкая щель, служившая ртом, но не имелось носа, ушей и шеи. Два маленьких молочно-белых окна тупо смотрели на своего создателя. Голова, если ее можно так на­звать, сидела на бочкообразном... нечто, и он за­был о руках. Потом он осознал, что забыл кое-что еще, но в данных обстоятельствах это казалось не­важным.

Ноги были истинным триумфом. Длинные, мус­кулистые, волосатые, они имели все отличительные свойства настоящих мужских ног. Гурни с удовольствием отнес бы их куда угодно. Потому что остальное. Картинка задрожала как бланманже в духовке, потом быстро растворилась, и Гурни Слейд снова стал искрой сознания, парящей в шести футах над полом.