Клайв Баркер - Алые песнопения [litres с оптимизированной обложкой]

Молва о появлении на улицах киновита бежала впереди них, и демоны в багровых униформах (здешнее подобие полиции) останавливали движение даже на самых оживлённых перекрёстках – всё для того, чтобы киновита не побеспокоил ни один житель города.

Когда он проходил мимо, большинство граждан выражало преданность, касаясь пупка, груди, лба и склоняя голову. Служащие вставали на колени, чтобы выказать свое почтение. Но наземь опускались не только демоны и гибриды – их примеру следовали и проклятые. Жрец Ада шел быстрым шагом и не обращал на это внимания, но Феликссон всё жадно впитывал.

Вблизи здания впечатлили Феликссона даже больше, чем когда он рассматривал их с холма, на котором стоял монастырь. Их фасады украшали замысловатые изображения мифических сцен из жизни Люцифера. Фигуры всех персонажей были вписаны в строгие квадраты, что напомнило Феликссону об узорах, которые он видел на храмах инков и ацтеков. Художники изобразили на них действа всех мастей: войны, празднества, совокупления, и всё было показано в мельчайших деталях. Феликссон провел много времени, разгуливая по тихим, вызывавшим клаустрофобию камерам крепости, и город видел лишь украдкой. Теперь же он испытывал слабое подобие радости – его глаза пировали на открывшихся зрелищах.

– Там, – сказал Жрец Ада, выдернув раба из задумчивости.

Феликссон поднял глаза: киновит указывал на сооружение, возвышавшееся над всеми постройками в городе. Его верхушка шипом пронзала чёрные небеса. Но при таком громадном размере здание было полностью лишено деталей. Фасад здания не имел даже окон и казался олицетворением серой обыденности. Дворец являлся настоящим произведением искусства – сооружением настолько безликим, что многим оно казалось почти невидимым. Феликссон подумал, что сам архитектор находил этот эффект довольно забавным.

До здания оставалось всего три шага, и тут дверь распахнулась внутрь, хотя привратников было не видать.

Феликссон увидел, как рука жреца еле заметно дрогнула. Киновит обратил взгляд мёртвых глаз вверх, на нависшую над ними громаду, и сказал:

– Здесь я предстану перед судом. Если голосование будет не в мою пользу, тебе придётся уничтожить плоды моих изысканий – все до единого. Ты меня понял?

– Фшё? – переспросил Феликссон.

– Не стоит поддаваться сантиментам. Всё необходимое хранится здесь, – он постучал по виску указательным пальцем правой руки – было заметно, что однажды его сломали, и кости срослись неправильно. – Ничто не будет утеряно.

– Да, Хожяин. Да, конечно.

Киновит ответил ему легким кивком, и они зашли внутрь.

Убранство Дворца Неснедаемого было таким же безликим, как и его фасад. Вестибюль полнился инфернальными бюрократами в серых костюмах, скроенными так, чтобы не стеснять проклятых, подвергнутых физическим увечьям. У одного из демонов на спине росло кольцо опухолей – каждая из них была с футбольный мяч, но ткань плотно прилегала к окружностям пульсирующих выпуклостей. Некоторые чиновники носили капюшоны, низводившие черты их лиц к двум прорезям для глаз и горизонтальным прямоугольникам на месте ртов. Ткань украшала вышивка из сигил, чьё значение было за пределами знаний Феликссона.

Однообразные коридоры освещались большими голыми лампами, но излучаемый ими свет никак не мог выровняться и постоянно мигал – нет, скорей вибрировал – так, словно источник сияния был живым существом. Они прошли шестью коридорами (Феликссон запоминал каждый поворот) и очутились в месте, которое поражало своим великолепием. Феликссон уж было решил, что весь дворец являл собой лабиринт из безликих проходов, но он ошибся. Перед их глазами предстало открытое, залитое ярким светом пространство, которое оказалось внутренностью металлической трубы с зеркальной поверхностью. Она была десять футов [24] 10 футов = 3,04 м. в диаметре и такой высокой, что потолок терялся вдали.

Киновит указал на тьму в вышине и промолвил единственное слово:

– Туда.

Взбирались они по широкой спиральной лестнице, размещавшейся внутри зеркальной трубы. Ступеньки были приварены к центральной металлической колонне. Но даже в таком изящном сооружении чувствовался адский замысел: ступеньки крепились к ядру не под прямым углом, а каждый раз под другим наклоном – девяносто семь, сто или сто пять градусов… и все они несли одно и то же послание: нельзя быть ни в чем уверенным; опасность на каждом шагу. Архитектор не предусмотрел перил, напротив – вся конструкция лестницы была призвана сделать подъём таким головокружительным, насколько это вообще возможно.