Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

Бесы бы побрали эти галлюцинации. Маг чувствовал, как сердце буквально бьется о ребра. Следовало накачаться сон-травой, немедленно, сейчас же.

Не успел Койанисс подняться с пола или хотя бы перевести дух, как изнутри отчаянно заколотили кулачки:

— Папа, папа, выпусти меня отсюда, папа!

Маргери не могло там сидеть. Там было пусто. Только одежда, ботинки и бесова галлюцинация в бесовом зеркале.

— Папа! Пожалуйста!

Койанисс сидел перед шкафом и даже рукой двинуть не мог, так его трясло.

Изнутри все колотили, но с каждым разом слабее и слабее.

— Папа, выпусти меня, я буду хорошей девочкой! Папа, я не хочу! Папа!

Живая Маргери не могла сидеть в пустом шкафу с зеркалом на створке. Мертвая Маргери не могла умереть еще раз.

— Папа! — такого животного ужаса в детском крике маг не слышал никогда. Все доппельгангеры мира и полный распад личности не пугали его так, как этот крик.

И, живая или мертвая, она была его дочь.

Койанисс дернул ручку шкафа на себя. Дверца не подалась вперед ни на миллиметр, как будто дверцы, на которых даже замка не имелось, заклинило наглухо. Маг рванул еще раз. С тем же результатом.

Нужно было разблокировать проклятый шкаф из Мглы, что бы там изнутри ни держало створки. Койанисс закрыл глаза, сосредотачиваясь, почувствовал тяжелый гул в затылке, привычно досчитал до трех, снова открыл, и оторопел.

Предметы все еще имели цвета. Он не видел себя, скорчившегося на полу у шкафа. Пепел не кружился в воздухе. Маргери почти скулила в шкафу, но приближающаяся метель не выла.

Он не смог попасть во Мглу. То ли потому, что из этого дома нельзя было туда прыгнуть, то ли потому, что он уже находился там.

Маргери исходила криком по ту сторону двери.

В воздухе чувствовалась тяжелая, сладковатая гарь.

Маг выворачивал ручки, дергал створки на себя и пытался выбить их плечом даже после того, как детский крик, захлебнувшись на самой высокой ноте, оборвался, превратился в надсадный кашель, потом в хрип и смолк совсем.

Ночью было холодно, но под утро стало просто невыносимо. Запала злости Витольда, подогретой наркотиком, хватило часа на четыре, а потом ярость кончилась, а боль и холод остались. Маэрлинг, сколько мог, ходил кругами, стараясь сильно не отдаляться от заимки — умение ориентироваться в ночной тундре не входило в список того, чему ему учили — но все равно закоченел так, что под конец даже ранение ощущать перестал. Радоваться такой благодати он не спешил, потому что неожиданно обнаружил себя сидящим под какой-то тощей елкой и почти засыпающим. Вот уж точно его закоченевший труп стал бы для обитателей заимки сюрпризом, и нельзя наверняка сказать, чтобы неприятным. И то если бы до него зверье раньше не добралось. Кое-как распрямив деревянные ноги, Витольд встал и, опираясь на тут же подобранную палку, двинулся к дому. Может, ему рады бы там и не были — да, занесло, перегнул, бес бы с Каем и Гюнтером, а Эрвина зря обидел, если подумать — ну не убили бы они его же. В конце концов, там находилась Магда. Магда, уж на что по три орфографические ошибки на строчку донесения лепила, а всегда все понимала.

Подгоняемый этой нехитрой мыслью, Витольд уже почти добрался до входа в заимку, предчувствуя, как вытянется на полу, накроется шинелью и будет спать сутки, не меньше, в относительном тепле, как вдруг сбоку совсем рядом мелькнула тень. Маэрлинг начал оборачиваться, чтобы понять, кого угораздило гулять в такую рань, кроме него, но тут что-то сильно сдавило ему шею, а потом дернуло назад и поволокло по земле.

Маэрлинг попытался это что-то скинуть, и его пальцы нащупали крепкую толстую веревку. Воздух из легких вышибло падение, горло пережало, и он даже захрипеть — не то что закричать — не мог.

«Бесов маг!», — еще успел подумать Витольд, а потом сообразил, что маг не смог бы так лихо проволочь его по земле метров десять. Дальнейшие размышления оказались прерваны самым грубым образом, потому что его вздернули на ноги. И даже выше, так, что пришлось балансировать на носках.

Витольд затравленно огляделся. Так и есть, его приволокли к одному из немногих здешних деревьев, вымахавших метра на четыре. И, наверное, перекинули веревку через один из суков.

— Нормально. Выдержит, ветка крепкая, — сообщила откуда-то из-за спины темнота голосом Гюнтера.

Витольд вертелся как уж, пытаясь ослабить петлю на горле — куда там. Или он перестал соображать вообще, или его беззастенчиво пытались повесить. Вздернуть на суку, как бандита с большой дороги. Свои же.