Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

— Нет, не надо.

— Помножьте ваши скверные воспоминания на пять, Магда, речь идет о рэдской деревне, по которой сперва прокатываются имперские сборщики налогов, а потом — калладские освободители. И так три зимы подряд. О том, что такое «полноценное питание» и «сбалансированный рацион» я узнал уже в Цет.

— Значит, правда?

— Правда. Можем на этом закончить?

— Не можем. Как ты туда попал?

— Мне тут полагается поплакать, что меня швырнули туда, как щенка в воду, или, вернее, продали на мясо. Но вообще — нет, совсем так.

— Не совсем?

— Не совсем. Меня действительно продали, как мясо, тут все верно, и деньги мать получила, чего отказываться, не баре. Правда перед этим я убил человека, вернее, даже двоих. Одного по неосторожности, второго — совершенно осознанно. Ну, если можно говорить об осознанности самого факта смерти в тринадцать лет. Лично я считал себя вполне бессмертным. С вашего позволения, подробности я опущу.

— Найджел!

— Можете не орать, меня даже не так зовут. Ладно, Магда, уговорили. Хотели — получайте. Первым, собственно, стал недокнязь. Мать ему так и не простила то ли поруганной чести, то ли слишком маленькой финансовой компенсации за нее — тут уж я не знал, не знаю и знать не хочу. И, когда богачам стали пускать красного петуха, наша деревня поднялась одной из первых. Едва местные пьянчуги подали идею, что пора валить за социальной справедливостью — ну, это когда все поровну, а в реках течет водка — мать, до этого десять с лишним лет задиравшая нос и кичившаяся своей «антиллегентностью», первая сунула Кассиану и мне вилы в руки. Сама, правда, не пошла. В принципе, думаю, хвати у нашего местного господаря мозгов оставить поместье и уйти, его вряд ли стали бы трогать, но он вышел с двумя пистолетами — красивыми такими, дуэльными, их я запомнил лучше, чем любую другую вещь в тот день — и стал доступно объяснять быдлу, что оно быдло. Надеюсь, Магда, вы понимаете, что подобные вещи срабатывают только в гуманистических романах?

— Только не говори, что ты собственного отца…

— Какого еще отца, Магда? В лучшем случае, этот человек способствовал моему появлению на свет, но ровно такой же вклад в мою жизнь мог внести любой другой обладатель кошелька и, хм, не важно, чего еще, вы меня поняли. И нет, я его не убивал, картинно тыкая вилами. Просто испортил пистолеты, которые уж очень охлаждали пыл борцов за справедливость. Это, собственно, заодно и ответ на ваш вопрос о том, как я связался с магией. Я вошел в серый мир и погасил порох — делов-то, до этого я так за купающимися девчонками подглядывал, разница не такая принципиальная. Дальше герой получил вилами в живот, а финал я досматривать не стал, потому что меня затошнило. После Мглы, а не от душевных переживаний, сразу скажу. Меня первые лет пять после нее чуть не на изнанку выворачивало, потом, ничего, привык.

— А второй человек, которого ты убил? Мать?

— А по вам и не сказать, что вы любите драмы, Магда. Нет, моя мать жива и, не сомневаюсь, вполне благополучна. Люди без сердца обычно живут долго и хорошо. Я просто неудачное исключение.

— Как тебя на самом деле зовут, неудачное ты исключение?

— Мать дальновидно назвала меня в честь святого, которого недокнязь считал своим покровителем. Правда, стать ближе к барскому дому ей это не сильно помогло. Койанисс меня зовут. Выговорите с первой попытки?

— Вряд ли, и уж точно не напишу без ошибки. Что потом случилось, когда вы имение спалили?

— Дальше я увидел очередное привидение и полез во Мглу, восстанавливать вселенскую справедливость. В нее в тринадцать лет я тоже, представьте только, верил.

— И как, восстановил?

— Конечно, когда нет мозгов, восстанавливать справедливость — легче легкого. Я захлопнул крышку подвала, где местная, скажем так, ведьма, делала подпольные аборты и случайно убила мою соседку. Кто ж мог знать, что она начнет скрестись обратно из этого подвала двадцать с лишним лет спустя? Ужасно мешает спать.

— Брр, — поежилась Магда.

— Меня лично больше интригует, почему та ведьма так запала мне в душу. Прямо скажем, это была далеко не самая жестокая вещь, которую я сделал в жизни, — скривился Наклз. — Этим начался мой личный поход к совершенству, и он так же быстро закончился, когда через день в деревню приехали вербовщики из «Цет».

— И ты спрятался, но тебя нашли?

Наклз прыснул, словно Магда сказала что-то чрезвычайно смешное.

— То, что они меня нашли — чудо, Магда. Серьезно, это настоящее чудо. Я не прятался, я сутки пил не просыхая в одном местном сарае с сеном и был далек от всех скорбей мира, как никогда. Запивал свое первое совсем уж близкое знакомство с Мглой — знаете, в деревне не так много вещей, которыми можно полечить нервы, не ударив по печени. Цетники нашли не меня — они вообще не искали конкретно меня или соседа — а клубок, с которым я спускался в тот подвал. От него сильно фонило. Кто-то из местных видел, как я шел в сторону леса с ним в руках — ну, или решил, что видел это — за гильдер-то. Мать, как я уже говорил, считала меня безнадежным кретином, но кретин — это кретин, а десять имперских гильдеров — это десять имперских гильдеров. Меня выкопали из сена и, не дав проспаться, представили пред светлы очи центиков. Их я, кстати, испугался гораздо меньше, чем красного клубка. В конце концов, мать получила десять гильдеров, я — два бутерброда от соседки на дорожку, а «Цет» — кусочек пушечного мяса. Все остались счастливы.