— Чушь, — буркнула Кейси.
— И то, что Дэмонра взяла тебя в подруги только для того, чтобы иметь возможность меня шантажировать, тоже чушь?
Кейси рассмеялась. Она совершенно не могла представить, как можно шантажировать ее мать. Ингегерд Вейдэ представляла собою истинную нордэну, безупречную как алмаз, и столь же твердую. Ей скорее пристала бы древняя легенда, чем раздираемый склоками современный мир — на этом сходились все, кто имел несчастье ее знать. Было бы чрезвычайно смешно предположить, что жизнь дочери имела бы для Ингегерд какое-то значение.
К тому же, ей выпал отличный шанс перевести разговор о Наклзе, ставший опасным, на другую тему.
— Лучше бы ты сказала, что ей нужны мои кровь и волосы для воздействия на тебя через ритуалы черной магии, — фыркнула Кейси. — В эту чушь я бы быстрее поверила. Кстати, думаю, за эти годы у нее вполне могло оказаться и то, и другое. Но я тебя поняла. Рагнгерд разнюхала, что вы выкинули какую-то дрянь, и отказалась вас покрывать, когда вы убили ее сына. И вы убрали Рагнгерд за компанию еще с шестью десятками людей, подвернувшимися под руку. Ее дочь унаследовала от матери вполне определенное отношение к Дэм-Вельде, и вы теперь пытаетесь слепить из нее врага всего мира. Дело ваше, хотя и явная глупость. Готова спорить, оставь вы Рагнгерд в покое, она бы мирно умерла своей смертью, ни слова не сказав о ваших тайнах. Как, кстати, и Дэмонра, догадайся вы только ее не трогать.
Ингегерд выслушала все это совершенно спокойно. То ли она не верила, то ли и так все знала, то ли прятала в рукаве еще какой-то козырь. Кейси понимала мотивы матери не слишком хорошо, но достаточно, чтобы поставить на третий вариант.
— Тебе, вероятно, стоит знать, что твоя святая Дэмонра производит на своих заводах нечто нелегальное и странное. При нашей попытке проникнуть на один из них, завод неожиданно взорвался. Там находились люди в подпольных цехах, и все они погибли. Подумай на досуге, что это говорит о моральном облике хозяйки завода, если уж тебя так волнует мораль.
Кейси вздохнула. При всей своей легкомысленной внешности и живой манере общения, она вовсе не имела склонности идеализировать окружающих. Нордэна прекрасно знала, что Дэмонра излишне прямолинейна, бескомпромиссна, зачастую жестока и иногда поступает, по меньшей мере, неумно. Воистину ослиное упрямство и явный недостаток светского лоска можно было даже не упоминать. Тем не менее, если бы перед Кейси стоял выбор, кому доверить свою жизнь: упрямой и несдержанной Дэмонре или спокойной, рассудительной и безукоризненно воспитанной Зондэр, она выбрала бы Дэмонру. Правда, между Дэмонрой и Магдой, выбрала бы Магду, потому что последняя истово верила в старую заповедь «сам умри, а друга прикрой», тогда как у Дэмонры все же случались проблески самостоятельного мышления.
— Меня не волнует мораль. Ну, а папа-то при чем был? Он тоже владел древними секретами и химическими заводами?
Ингегерд, не дожидаясь дочери, вылила в бокал остатки вина. Кейси осталось только подивиться, как быстро и незаметно женщина, так критиковавшая Рагнгерд за пьянство, расправилась с бутылкой. Нордэна залпом допила все содержимое бокала и в упор посмотрела на Кейси:
— А папа твой меня сдать собирался. У него были чертежи той церкви, он в свое время ее на пожарную безопасность проверял. И дернули же меня бесы тогда те чертежи достать. Я все сложила на место, но он как-то разнюхал, уже после взрыва. Сразу весь осунулся, стал на меня странно коситься, худел, бледнел, мучился и страдал, интеллигент паршивый. Как же я ненавижу эти тонкие и деликатные натуры. Они могут изгадить тебе жизнь, при этом ни разу не стукнув кулаком по столу. Сидят и грустно вздыхают, а тебе хочется повеситься! Мы незадолго до этого разъехались, помнишь? И вот в один прекрасный день он все же набрался коньяка и отваги и явился ко мне. Прочитал целую лекцию о моей пропащей жизни и неправильных принципах, о том, что убийство — грех непростимый, ну и еще все, что вычитал из какой-нибудь распечатанной проповеди. И знаешь, что заявил мне в конце?
— Понятия не имею. Что хочет развода?
— Что он готов меня простить! «Давай все забудем и станем жить как люди, и я ничего не вспомню и не скажу», — явно передразнивая кого-то с дрожащим голосом, проблеяла Ингегерд.
— Но жить как люди вы не стали.
— Конечно, нет! Он к тому дню уже неделю вместо своих таблеток от сердца пил соду. Перед тем, как выказать мне свое гордое презрение, проживи с таким мямлей десять лет.
Читать дальше