Кулак Петрович И Ада - Время Вьюги. Трилогия [СИ]

— Да говорю же, какая-то странная улица. То ли Дождливая, то ли Мокрая, то ли Туманная…, - меланхолично перечисляла Магрит.

— Да нет по эту сторону Моэрэн таких улиц, — возражала Кейси. — Может, это где-то за Литейным? Зондэр, доброе утро, если это так можно назвать. Ты когда-нибудь слышала об улице Мокрой?

— Нет. А что такое?

— Да наш загадочный друг, оказывается, ходит по еще более загадочному адресу.

«Дождливая», «Мокрая»… В голове Мондум быстро пронеслось несколько ассоциаций.

— Болотная? — тихо уточнила она, чувствуя, как малоприятное утро становится совсем уж отвратительным.

— Точно! Болотная, дом восемь! — обрадовалась Магрит.

Кейси подозрительно глянула на Мондум:

— Ты побледнела. Скажи мне, что там дорогой публичный дом, где всех девиц врачи проверяют раз в неделю, и я успокоюсь.

— Кажется, там раньше жила Фарессэ.

Чашка Кейси упала на стол, а оттуда — на пол. Мондум смотрела на белые осколки фарфора в темной луже, пытаясь понять, что все это может значить.

— Кто такая Фарессэ? — напомнила о своем существовании Магрит.

— Абигайл Фарессэ, — с тщательно скрываемой ненавистью пояснила Кейси. — Бывшая знакомая Наклза. Весьма… весьма практичная дама.

Зондэр показалось, что Магрит собиралась спросить что-то еще, но рэдка только хлопнула ртом, как выброшенная на берег рыба, и промолчала.

— Ты считаешь, она могла вернуться через четыре года? — медленно поинтересовалась Кейси, глядя мимо. Нордэна присела и стала собирать осколки чашки в салфетку. Магрит кинулась ей помогать, но, конечно, больше мешала. — Боги мои, четыре года, — повторила Кейси. — Это же невозможно.

С тем, что Фарессэ не могла вернуться, Зондэр готова была согласиться. Но вот причину невозможности этого события она видела вовсе не в прошедших четырех годах.

— Успокойся, Кейси, и держи себя в руках. Тебе из «Времени Вьюги» следовало бы знать, что никому не дано возвращаться. Никому, никуда и ниоткуда.

Кейси недобро прищурилась:

— Вот и проверим, не врет ли родной героический эпос. Болотная, восемь, значит. Славно, славно…

Дэмонра никогда не имела склонности подозревать людей во лжи. Причем, как она сама прекрасно понимала, шло это вовсе не от прекраснодушия, а лишь от безразличия к делам окружающих, которое, разумеется, не делало ей чести. Так или иначе, ее обычно не беспокоило, врали ей или нет. Важную информацию нордэна могла перепроверить, а в остальном желающие рассказывать сказки могли делать это спокойно. Может быть, именно поэтому жизнь Дэмонры сложилась так, что близкие люди редко утруждали себя лгать ей по-крупному. Даже Наклз — виртуоз невинного вранья — и тот на не нравящиеся ему вопросы обычно махал рукой и говорил: «Расскажу потом». Иногда даже потом рассказывал. И, наверное, именно поэтому вранье Рейнгольда она почуяла с ходу.

Глупее, чем предположить, что ее непогрешимый юрист подцепил что-то не совсем приличное и лечится тайком, было бы только написать потенциальной свекрови письмо с расспросами о врожденных болячках Рейнгольда. Хотя последний вариант Дэмонра долго обдумывала, но потом все же решила, что ей легче будет заставить сознаться Рейнгольда — пусть даже угрозами, скандалами и побоями — чем объяснить его благородной матушке, что залетная нордэна вовсе не претендует на состояние ее драгоценного сыночка и не хочет сжить его со свету.

О том, чтобы расспрашивать Рейнгольда «аккуратно», и речи не шло. Относительно своего умения идти обходными путями и ненавязчиво выведывать информацию Дэмонра не заблуждалась: если над ними подтрунивал даже не склонный к веселью Наклз, скорее всего, дело обстояло действительно плохо. Маг еще в самом начале их знакомства аккуратно заметил, что из представителей народа, в катехизисе которого прямо написано, что к победе ведут только прямые пути, редко выходят хорошие дипломаты. И, по своему обыкновению, оказался абсолютно прав. Ну а количества наивности, достаточного, чтобы поверить, будто она сумеет невзначай выведать что-то у блестящего адвоката, у нордэны не имелось даже в юности. Поскольку Рейнгольд недвусмысленно дал понять, что не намерен обсуждать состояние своего здоровья, Дэмонре оставалось только ждать и наблюдать. Это она и сделала.

Из меню было изъято все, что имело хотя бы косвенное отношение к любимым Рейнгольдом клубнике и апельсинам. Дэмонра подошла к вопросу крайне серьезно и расправилась даже с относительно безобидным шоколадом. Рыба, мясо и мед тоже отправились в близлежащую деревушку. Теперь без пяти минут супружеская чета на завтрак употребляла овсянку. Рейнгольд воплощал собой идеал мужества и даже не морщился, а вот Дэмонре казалось, что еще пара недель, и она начнет цокать при ходьбе и ржать как Магда, услышавшая не вполне приличный, но убийственно смешной анекдот. Впрочем, кроме ужасов здорового питания, все шло относительно неплохо. Нордэну сильнее всего нервировал тот факт, что Рейнгольд переселился на первый этаж и затребовал себе отдельную посуду. Но Зиглинд клятвенно пообещал ей все рассказать, когда ситуация прояснится, и Дэмонра смирилась. Весь ее жизненный опыт вопил о том, что обычно самыми несгибаемыми и упрямыми оказываются именно те мужчины, которые говорят самым тихим голосом и покладистым тоном.