Борис Конофальский - Хоккенхаймская ведьма

— Так был уже колокол, — напомнил брат Иоганн. — Ещё как мы сюда приехали, уже колокол был.

— Братья, так кто у нас в этом городе? — вопрошал прелат-комиссар.

Один из писарей вскочил и принёс ему бумагу.

— Так, — начал он, изучая её. — Гертруда Вайс. Вдова. Хозяйка сыроварни. Есть у вас такая, господин бургамистр?

— Вдова Вайс? — искренне удивился бургомистр. — Неужто она ведьма?

— А для того мы и приехали, чтобы узнать, на то мы и инквизиция. В бумаге писано, что вдова эта губит у людей скот, наговаривает болезни детям и привораживает чужих мужей.

Бургомистр, может, и хотел что-то возразить, да не стал. Удивлялся только, глаза в сторону отводил.

— Господин кавалер, — продолжил отец Иона, — коли не пришла она сама с покаянием, так ступайте вы за вдовой Вайс. Приведите её сюда.

Волков только поклонился и пошёл на выход.

Женщина стала белой, стояла она во дворе своего большого дома, с батраком говорила и замерла, замолчала на полуслове, когда увидела кавалера и солдат, что входили во двор. Во дворе пахло молодым сыром, было прибрано. И батрак был опрятен. Сама же женщина была немолода, было ей лет тридцать пять или около того, чиста одеждой, не костлява и очень миловидна. Чепец белоснежный, фартук свежий, доброе платье чистое, несмотря на холод, руки по локоть голые, красивые.

Глаза серые, большие, испуганы.

— Ты ли Гертруда Вайс? — спросил кавалер, оглядываясь вокруг.

— О, Дева Мария, матерь Божья, — залепетала женщина, — добрый господин, зачем вы спрашиваете?

— Отвечай, — Волков был холоден. — Ты ли Гертруда Вайс?

— Да, добрый господин, это я, — медленно произнесла женщина. — Но что же вам нужно от меня?

— Именем Святого Трибунала, я тебя арестовываю, — кавалер дал знак солдатам. — Возьмите её. Только ласково.

Двое солдат с сержантом подошли, вязли её под руки, повели к выходу со двора, а женщина лепетала, всё пыталась сказать кавалеру:

— Да отчего же мне идти с вами? Добрый господин, у меня сыры, куда же я. У меня сыновья, — она не рыдала, говорила спокойно вроде, только по лицу её текли слезы, и была она удивлена. — Коровы у меня.

Волков глядел на неё и вспоминал ведьму из Рютте, страшную и сильную, когда та говорила, крепкие мужи в коленях слабели. Та железа калёного не боялась. Смеялась ему в лицо. А эта… Разве ж она ведьма? Эта была похожа на простую перепуганную женщину.

Максимилиан помог сесть ему на коня, и тут из ворот выскочил мальчишка лет шестнадцати, он кинулся к Волкову, но Максимилиан его оттолкнул, не допустил до рыцаря:

— Куда лезешь?

— Господин, — кричал мальчишка, не пытаясь более приблизится. — Куда вы уводите маму? В чём её вина?

Кавалер не ответил, тогда мальчишка кинулся к матери, которую солдаты усадили в телегу, и даже накрыли рогожей от ветра, но и солдаты его грубо оттолкнули, он повалился на ледяную дорогу, а мать его завыла по-бабьи протяжно.

Смотреть и слушать все это Волкову не хотелось, он тронул коня шпорами поехал вперёд.

Когда вдову везли по городу, стали собираться люди, кто с радостным возбуждением шёл, за телегой, кто с удивлением, а кто и плевал во вдову. Поносил её злым словом. А кто-то и кинул в неё ком грязи ледяной.

— Прочь, — рявкнул на людей кавалер, — прочь пошли, идите, работайте лучше.

— Так она ж ведьма! — крикнул молодой парень.

— Не тебе решать кто ведьма, Святой Трибунал решит, а пока она не ведьма, господин Брюнхвальд, если кто будет злобствовать, того в плети.

— Разойдись, — заорал Брюнхвальд, доставая плеть, — сечь буду.

Народ больше не злобствовал, но так и шёл за телегой, до самого склада.

Отец Николас встретил его у дверей, бодрый и радостный увидал ведьму — заговорил:

— Привезли? Какова! Ишь, глянь-ка на неё, и красива ещё.

Он прямо-таки хотел начать побыстрее.

— Думаете, она ведьма? — спросил кавалер, скидывая плащ и стягивая перчатки.

— Посмотрим-посмотрим, — улыбался монах, — а как вы думаете, раз пригожа и красива и на вид благочестива — значит не ведьма?

Волков пожал плечами, ну ни как он не мог поверить, что эта перепуганная до смерти женщина зналась с Сатаной.

Гертруду Вайс вывели в центр зала, поставили перед большим столом, за которым сидели святые отцы. Позади её была скамейка, но сесть ей не дали. Молодой монашек писарь, положил пред отцом Ионой бумагу. Тот заглянул в неё и начал:

— Так начнём, милостью Господа наше расследование, сиречь инквизицию. Дочь моя, я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай на них, и говори, как говорила бы перед Господом нашим всемилостивым, без подлости отвечай и без лукавства, хорошо?