Борис Конофальский: Хоккенхаймская ведьма

— Всё за счёт города? — огорчённо уточнил господин Гюнтериг.

— Всё за счёт города, — подтвердил кавалер. — Во всех тратах я подпишусь.

— Конечно, конечно, — снова кивал бургомистр.

— Господин, — вдруг заговорил спутник бургомистра, — дозвольте сказать.

Бургомистр и кавалер уставились на него в ожидании.

— Дозвольте сообщить, что палачей у нас сейчас нет. Один уехал сына женить в деревню, а второй лежит хворый уже месяц как.

— И что же делать? — сурово спросил Волков.

Бургомистр и его человек тихо посоветовались, и бургомистр сказал:

— Жалование нашим палачам сейчас не платится, мы на это жалование попытаемся взять палачей из соседних городов.

К этому времени Максимилиан уже закончил чтение, и собравшиеся вокруг люди прислушивались к разговору городского головы и какого-то важного военного про палача.

— Господин, — заговорил Сыч, — коли будет жалование, то и искать никого не нужно, я сам поработаю за палача.

— А ты справишься? — спросил Волков.

Сыч только хмыкнул в ответ:

— Да уж не волнуйтесь, справлюсь с Божьей помощью. Хоть дело и не простое.

— Вот и хорошо, — обрадовался бургомистр. — И искать никого не нужно. А утром всё будет готово. И дрова, и жаровни, и печи завезём.

— Вот и славно, — произнёс Волков. — Только не забудьте, господин Гюнтериг, отцы-комиссары тепло любят, привезите дров побольше. Пусть будет воз.

Бургомистр и его спутник вздыхали, но кланялись низко. Кто ж захочет перечить Святому Трибуналу.

Отец Иона совсем не походил на главу комиссии Святой Инквизиции. Прелат-комиссар, разве такой должен быть? Тучен он был чрезмерно и на лик добр, и мягок в обхождении. А тучен он был настолько, что, даже когда садился в телегу, просил себе скамеечку, сначала лез на скамеечку и уж потом падал или плюхался в телегу, а там долго ворочался, не мог совладать с тучностью своей и усесться, как подобает святому отцу. И вылезал из телеги он тяжко, причём другие отцы тянули его за руки, при этом усилия прилагали видимые. На радость солдатам, которые на то прибегали смотреть.

— Два беса страшны мне, — жаловался отец Иона смиренно, — за них и спросит с меня Господь, и нечего мне будет ему ответить, потому как нет молитв у меня против этих двух злых бесов. Одного из них зовут Чревоугодие, а второго Гортанобесие.

Съесть отец Иона мог как трое крепких людей. И оттого звучно и подолгу урчало чрево его, и иногда не сдержавшись, неподобающе сану своему, громко пускал он злого духа. Так что все слышали вокруг. От того и нахальники-солдаты за глаза прозвали его Отцом-бомбардой. Насмешники, подлецы.

Отец Иона страдал животом каждое утро, и подолгу сидел в нужнике. Но все ждали его безропотно, ибо этот тучный монах был прелат-комиссаром Святого Трибунала по всей земле Ланн и по земле Фринланад, а так же и в выездных комиссиях во всех епископствах по соседству, которые своего Трибунала не имели. И имел он от всех большое уважение, так как за долгие годы служения своего отправил на костёр сто двадцать шесть ведьм, колдунов и еретиков, не раскаявшихся. А тех, кто покаялся и принял епитимью тяжкую и не очень, и не сосчитать было.

В то морозное утро Волков и люди его как обычно долго ждали, пока отец Иона облегчит себя от обузы чрева своего и сядет в телегу. И поехали они тогда к городскому складу, хранилищу, который купцы арендовали под ценный товар. Там и стены, и двери были крепки, и вода туда не попадал, и крыс не было, а на небольших окнах под потолком имелись железа от воров. С утра люди из магистрата растопили очаг, ставили там жаровни с углями, печи и когда приехали святые отцы, то в помещении было уже не холодно.

— Лавки хорошие, — говорил отец Иона, оглядываюсь.

— Хорошие, хорошие, — вторили ему отцы Иоганн и Николас.

— И столы неплохие, — продолжал осмотр отец Иона.

— Да-да, неплохие, ровные, струганые, писарям будет удобно, — соглашались монахи.

— И свечей хватает, и тепло, вроде, всё хорошо, — резюмировал толстый монах. — Давайте, братья, рассаживаться.

Все монахи-комиссары уселись за стол большой, монахи-писари садились за столы меньшие.

— Братья мои, наверное, все поддержат меня, если я скажу, что бургомистр Гюнтериг честный человек, и он старался для Святого Трибунала.

— Да, мы видим его старания, — говорили монахи. — Честный человек, честный.

Бургомистр Гюнтериг кланялся чуть не до каменного пола.

— Ну что ж. Если до первого колокола заутрени, никто с раскаянием не придёт, — продолжал брат Иона, — инквизицию можно будет начинать.