Алексей Бартенев - Томатный сок

— Так и есть! — теперь старик улыбался, а я был ошарашен. — Это ваше творение.

— Не-е-ет! Не может быть. Мои работы полны непередаваемого объема, в каждую я вкладываю частичку своей души.

— Если так, то ваша душа похожа на мрачный лес, в котором прячутся кровавые мысли! — старик все еще улыбался, но уже холодно, его глаза вовсе не смеялись.

— Повторяю, это не мои работы!

— В таком случае, опишите, пожалуйста, сюжет вашей последней картины. — остатки улыбки покинули его лицо.

— Я не помню их, выбрасывают из памяти, чтобы не бояться повторений.

— Об этом я и говорю. — старик перегнулся через стол. — Вы больной человек. Вы умышленно отказываетесь от своих воспоминаний. Вы придумали себе, что по-прежнему находитесь дома. Вы убеждаете себя в том, что жена по-прежнему с вами.

— Нет! — закричал я и закрыл уши руками. Мир вокруг задрожал, я зажмурился, но все же успел заметить, как красивая стена в нашей гостиной, оклеенная в прошлом году персиковыми обоями, стала превращаться в шершавую серую бетонную стену. Не открывая глаз, по памяти и на ощупь я побежал к себе в кабинет. Прочь от безумного старика с его сумасшедшими разговорами. Он что-то кричит мне в след, но я не хочу слышать, а уж тем более понимать, о чем он кричит. После нескольких неуверенных шагов, нахожу дверь. Вхожу и запираю ее за собой. Здесь меня никто не тронет, здесь моя территория. Моя страна, которая живет по своим законам. Пока еще не открываю глаза, нужно какое-то время, чтобы успокоиться, и прийти у себя. Что это было? Гипноз? Поэтому я начал видеть все иначе, или искусно созданная иллюзия? Меня окутывает тишина, обнимает, заполняет собой мои уши. Открываю глаза. Я не удивлен, на подсознательном уровне я понимаю, где оказался. Может из-за спертого воздуха, может из-за желтоватого света, идущего от длинных ламп, свисающих с потолка. Я снова в коридоре.

На этот раз я не прячусь, я смело иду пятьдесят метров. Меня не встречает голый, а тьма не рожает человекоподобных существ. Я останавливаюсь перед темнотой, мне страшно. Губы начинают неметь, в ушах появляется звон. Он перерастает в гул, от которого все вокруг вибрирует. Я пытаюсь сделать шаг, но падаю. Тьма открывает свой бездонный алый рот, и глотает меня.

Сейчас день, я на кухне. Передо мной, на столе три тарелки супа. Рядом жена нарезает салат. Я сижу за столом, подперев рукой подбородок, и смотрю на нее. Каким-то шестым чувством она замечает мой взгляд, и оборачивается. Ее глаза смеются, улыбка трогает уголки губ. Она счастлива. Вдруг, выражение ее лица меняется. Секунду назад оно было спокойно-радостным, и вот оно тревожное. Со двора доносится громкое мяукание. Это кошка, наверняка опять куда-то залезла, и не может выбраться. Глупое животное, хотя жена так не считает. Она даже разговаривает иногда с ней. Говорит что кошка умная, и все понимает.

Вот она, отправная точка. Вот момент поворота судьбы. Жена кладет нож на стол, и вытирает руки о фартук. В эту секунду я понимаю, что все это уже было. Недавно, всего полгода назад, но переживать заново этот день я не хочу. Сейчас она побежит в коридор, затем во двор, спасать свое любимое животное. Любопытство подталкивает пойти за ней, но я останусь здесь. Если я поддамся, и уйду, то случится то, что я буду потом несколько месяцев забывать. Алкогольная амнезия. Это и есть мой секрет, мое средство очистки памяти. Если пить неделю, то можно забыть один день. Если пить месяц, то из памяти исчезает неделя. Я всегда стираю воспоминания о том, что только что нарисовал. Так я не боюсь повторений в творчестве. Каждая картина нова, и является открытием даже для меня самого. Критики конечно отмечают определенный стиль, присущий только мне, но не могут найти общее между работами. Я для них загадка. Был загадкой, потому, что был художником. Сейчас я просто отец, который не хочет потерять все.

Пока жена во дворе спасает своего питомца, в кухню войдет наш маленький сын. До этого момента он был в гостиной, строил домики из кубиков, катал по выдуманным улицам машинки. Появившись на кухне, он обойдет вокруг стола. А потом потянет за скатерть, и опрокинет на себя тарелку с супом. Вероятно, он просто хотел посмотреть, что на столе, и держался за скатерть, когда вставал на цыпочки. Испугавшись, он шагнет назад, и поскользнется, на разлитом на полу супе. Ребенок даже понять не успеет, что произошло. Маленький череп расколется мгновенно, едва коснется итальянского кафеля. Кафеля, который выбирала жена. В тот день он ей очень понравился. Я настаивал на практичном линолеуме, но на кухне хозяйка она, поэтому я упирался не долго. «Быстрая смерть!» — скажут потом медики, надеясь, этой фразой хоть немного смягчить боль утраты. «Твердый кафель!» — ответил я им наиболее подходящим по смыслу словосочетанием.