Саша Мар - Интересно и легко

— Сегодня летим.

Сторож станции, молодой парень, вышел на крыльцо и закурил.

— Летим волков стрелять.

— Разрешили?

Как одному человеку снести столько радости? Любовь, снег и охота.

— Ага. Сегодня пришла электронка из горсовета. Сто пятьдесят оленей загрызли за месяц. Егеря не справляются. А тут мы такие на вертушке, та-дам, та-та-ра-тааа-дам, — и он запел полет Валькирий, перевирая — только каску под задницу подложи, чтоб с земли не прострелили.

— Кто, волки?

Парни смеются, предвкушая ночную забаву, а через час он выскочит на обед в столовку, встретит её, и она скажет, что уезжает в Тунис. Она ненавидела зиму и снег, а он думал, что это пройдёт.

Ветер бьёт в лобовое стекло костяшками снега и града. Белые пальцы вцепляются в руль, а в голове — пальмы, море и загорелые тела. Когти ревности рвут душу.

Впереди по трассе на чёрном небе прыгают два огонька, красный и синий. Вертолёт опускается ниже и скользит прямо над дорогой. За воем урагана он слышит щелчки выстрелов и мелкие вспышки, как будто в небе чиркают спичкой. Он опускает стекло и вглядывается в черноту. Волки, так и есть. Огромная стая волков бежит по краям дороги вровень с машиной и краткие выстрелы с вертолёта выхватывают из серого потока то одного, то другого зверя. Подстреленный волк, скуля, выпрыгивает вертикально вверх, как будто ударившись о невидимую стену, и падает в месиво рычащих ощетинившихся спин.

За воем урагана он слышит щелчки выстрелов и мелкие вспышки, как будто в небе чиркают спичкой.

Вдруг страшный удар ветра обрушивается на машину, снег врывается внутрь, и буря мечется по салону. Он быстро поднимает стекло, вытирает рукавом глаза и с удивлением видит, что снаружи снег сменился дождём, а накатанный зимник — размытым асфальтом. Ливень стеной скрывает дорогу, и струи воды, замерзая на лету, сыплются на асфальт копьями сосулек. Дорога покрывается коркой льда и мчащийся по трассе жигуль скользит, крутится, летит в кювет, и зарывшись в носом в сугроб, глохнет.

Утром он очнулся, выбил ногами лобовое стекло, выкарабкался из машины и побрел по заснеженному полю в сторону деревянных домиков на окраине замёрзшего южного города, впервые за сотни лет парализованного жуткой стужей. Он не пытался разобраться, как ледяная буря вмиг перенесла его на красном жигуле за три тысячи километров на юг. Она бросила меня, уехала в лето. Это всё, о чём он мог думать, и боль ползала по телу, выжигая внутренности от пяток до макушки.

Холода он не чувствовал и не отморозил ни рук, ни ног. Он заметил косой дом, дыма из трубы не было. Внутри он нашел троих замерзших насмерть бродяг, которые лежали на лавках и смотрели распахнутыми остекленевшими глазами в потолок. Он перетащил задубевшие тела в баню, а сам запер дверь дома, лег на пол, укрывшись пыльными мешками, и отключился.

Теперь она стояла перед ним, такая, какой он её запомнил, только изо льда. Вдруг сзади кто-то кашлянул. Из расползающихся клубов дыма за оградой медленно выплыли лица чиновников, ошарашенные глаза пялились в просветы между шарфами и ушанками. Вид полуголого парня на сорокаградусном морозе заставил их разинуть рты.

— Что же вы не сказали, что он псих, — прошептал начальник.

— Так про него ж и писали в газете, что псих.

— И как с ним разговаривать?

— Гляньте, а он и не собирается разговаривать.

Пока они шептались, полуголый поднял куртку, и волоча её по осколкам льда, скрылся в тумане. Хлопнула дверь. На призывы чиновников он не вышел, как они ни кричали, и ни сулили достойное вознаграждение, и как ни упрашивал начальник пожалеть его семью. Кособокий дом кутался в клубах морозного пара, а ледовый ваятель был внутри, нем и глух к мольбам.

Тем временем на окраину опустились сумерки. Чиновники до смерти замерзли.

— Не уйду без него. Уволят. Или он вылепит эти чёртовы фигуры, или — петлю на шею, — твердил начальник.

— Да, ладно, тебе Ильич, — деловито сказал один из подчинённых, ушлый парень, «палочка-выручалочка», — сейчас мы его выкурим, у меня тут зятёк рядом живёт, охотник. Сейчас.

Он исчез и скоро вернулся с другим мужиком в тулупе и с ружьём.

— Этого шизика давно пора вытащить на свет божий, — пробурчал тулуп, перелез через ограду и два раза отчетливо долбанул прикладом дверь, затем выстрелил в воздух и заорал:

— Выходи, гад, люди из-за тебя на морозе уже околели!

Дверь скрипнула, и на пороге показался парень, куртка на голое тело. Он взглянул на тулуп с ружьем: