На втором снимке девчонка выглядит точно так же. Только теперь она всего в полутора десятках футов от камеры и шагов на десять подобралась к Джулиану. Который вроде и не шевельнулся с предыдущего кадра. Как и остальные. Вся компашка в тех же позах, что и на первом фото, и по-прежнему глазеем в небо.
Но если приглядеться как следует, видно, что какое-то время прошло. У Джулиана прядь сдуло на щеку, у Лесли закрыты глаза – моргнула. Свет почти не переменился, разве что прибавилось крохотных темных пятнышек на траве: тень стаи птиц, пролетевших прямо над нами. Я еще ладонь от глаз не отвел, смотрю вверх. Ясно, что этот кадр Билл щелкнул сразу за предыдущим, секунды не прошло.
И как, спрашивается, девчонка умудрилась так молниеносно пересечь лужайку? Будто шахматная фигура по доске скользнула. Здесь ее можно разглядеть получше. Белое платье внизу испачкано, кулаки стиснуты, рот открыт – не широко, но верхняя губа чуть-чуть приподнялась, и торчит кромка передних зубов. Как у собаки, готовой зарычать. Лицо вообще видно подробнее. Глаза как будто без радужки вообще. Черные, ничего не выражают и глядят прямо в душу.
На последнем снимке она к Джулиану почти вплотную: передвинулась по той же прямой линии через лужайку. Стоит чуть сбоку от Джулиана, так что видна почти целиком. Он ее не замечает. И никто из нас не замечает. Все головы задрали, на солнце смотрят.
Тут она так близко, что ясно видно: глаза у нее совершенно черные. Ни радужки, ни зрачка, ни склеры. Даже думать боюсь, что скрывается за чернотой. Просто круглые черные дыры. Кожа такая белая и тонкая, что паутина капилляров кажется наброшенной на лицо сеткой. Руки приподняты, кулаки начинают разжиматься, бледные пальчики вооружены махонькими острыми ногтями. Рот разинут, будто в крике. И сразу заметно: зубов там не один ряд.
Такая жуть, словами не передать. Меня аж затошнило, как только увидела. Они там начали ругаться, спорить, как будто споры хоть что-нибудь изменят. Так орали, даже из коридора было слышно. Мне хватало и того, что эти фотографии вообще существуют. Вернулась я только потому, что Уилл приперся проверить, как я себя чувствую. И сказал: надо всем вместе решить, как поступить со снимками.
Вынесли на голосование. Эштон против, остальные за. Я тоже за, естественно. И только когда мы уже постановили взять снимок для оформления обложки альбома, Джон вдруг спросил:
– Какого альбома?
Может, это сумасшествие, не знаю. Ну да, я ведь малость чокнутый. Поневоле приходится, иначе в музыкальном бизнесе делать нечего. Но именно тогда мне и стало яснее ясного: надо выпускать ту запись в саду. Никто так раньше не поступал: Дилан мариновал свои «подвальные пленки» [18] Знаменитая подборка авторских записей Боба Дилана за 1967–1968 годы, долго время выходившая только в виде бутлегов.
три года. Альбом с демоверсиями, по сути, равносилен самоубийству группы, у которой за душой всего один студийный альбом, вышедший в карликовой фирме типа Moonthunder.
– А как же Джулиан? – спросила Лесли.
– А что Джулиан? Где ваш сраный Джулиан? – гаркнул я, начиная заводиться. Мы все к тому времени вымотались и захмелели, охрипли от споров и пугались собственных мыслей.
В глубине души я знал, что Джулиана мы больше не увидим. Назовите это даром предвидения, назовите здравым смыслом или вполне понятной реакцией на эти три фотки – да хоть как, но я укоренился во мнении, что мы его потеряли. Навсегда. Или, во всяком случае, в обозримом будущем.
Сколько я уже угрохал на будущий альбом Windhollow Faire! Оплатил рекламу, запланировал студию, договорился с сессионными музыкантами. Если диск не появится в ближайшее время – если ждать Джулиана, а потом записывать нормальные студийные треки, – мы прозеваем бум рождественских распродаж. А я на пределе, и группе конец.
Но я ведь слышал те черновые записи – вообще-то, только я их и слышал. Пусть качество местами аховое, но песни в целом достойные.
Больше того: со скидкой на жужжание пчел, шорох ветра в траве и нечаянно вклинившуюся посреди песни реплику Билли исполнение просто блестящее. Великолепные номера Джулиана и Лесли, отлично подобранные каверы. Всего девять песен, но на две стороны виниловой пластинки наберется.
Надо ковать железо, пока горячо, уломать ребят немедленно, иначе шанс будет упущен. Они расползутся в разные стороны, каждый пойдет своей дорогой (как, собственно, и вышло), и я останусь с девятью прекрасными песнями, которые никто никогда не услышит.
Читать дальше