Владислав Тихонов - Наследство одержимого

Углубившись в статью об экспансии международного капитала, тихо негодующий Юрий Иванович не замечал, как летит время. «Новости» давно кончились, мексиканские кинострасти сменились назойливой рекламной паузой — кстати, уже второй по счету… А где же Люба? Обычно не оторвешь ее от этой дурацкой «Просто Марии», а сегодня ходит невесть где… Не иначе, как с огорода ушла к соседям да там и осталась смотреть свою «Марию». Ну ладно, мексиканцы-мексиканцами, а как же ужин? И Юрий Иванович, не долго думая, выключил телевизор и, бормоча дежурную матерщинку, вышел из дому. Но раньше чем он подошел к калитке, взгляд его упал на раскрытую дверь сарайчика. Ах ты ж, вредительница! Оно, конечно, кругом все свои, но все-таки мало ли что…

Прежде чем навесить замок, Юрий Иванович машинально заглянул внутрь сараюшки. Вдоль бревенчатой стены грубо, но не без системы был навален садовый инвентарь. Чуть поодаль стояли ящики из-под рассады, старая газовая плита и пять больших фанерных листов. Шестой почему-то лежал на полу, прикрыв собою несколько банок с известью и карбофосом. Юрий Иванович совсем уже было собрался запереть обитую рыжим дерматином дверь, как вдруг остановился… Его тусклые глаза стеклянно пялились на предмет, видневшийся из-под опрокинутого листа. То была грязная, стоптанная тапочка — но не просто так, а явно надетая на ногу… На холодеющих стопах шагнул Юрий Иванович через порог, взялся обеими руками за фанеру, откинул ее и застыл с распахнутой челюстью.

На бетонном полу, среди банок, досок и грязи, лежала скрюченная Любовь Захаровна. Ее голова была неестественно повернута набок, а посиневшее лицо перекошено кошмарной гримасой. Из угла фиолетового рта стекала тягучая багровая струйка; пузырилась вокруг головы багровая липкая лужица. Другая лужица — длинная, прозрачная, начиналась где-то под цветастым подолом халата, под полусогнутой ногою, и расползалась извилисто по шершавому серому полу… Все тело Юрия Ивановича охватили спазмы — разве что глаза работали, скользя по изуродованному лицу жены и то и дело останавливаясь на выпученном глазном яблоке с прилипшей к нему сухою травинкой.

Наконец, Юрий Иванович, смутно понимая, что надо что-то делать, куда-то бежать, робко отступил назад и поднял голову, но вдруг из противоположного угла темной сараюшки прямо ему в зрачки ударили два ярких фиолетовых луча… В следующую секунду окаменевший Юрий Иванович увидел, как откуда-то из-за кучи пыльного хлама совершенно бесшумно — ничего не опрокинув и, кажется, даже не задев, — выскочило здоровенное человеческое существо в зеленой робе. В правой лапе существо держало косу с поломанным черенком, а левая была вытянута ладонью вперед. И Юрий Иванович, полуослепнув от фиолетового свечения, неожиданно почувствовал невозможную зависимость от этой самой вытянутой ладони. Все его органы словно парализовало, и только эта чужая властная рука могла сообщать им волю к движению. Но она не сообщала… Клочки самых разных мыслей проносились в голове Юрия Ивановича. Вернее же всего вспоминался ему недавний сон про то, как он переходил дорогу и его ноги, отказываясь слушаться, прилипли к асфальту. А грузовик все ближе, ближе… Отвратительный сон! Между тем ужасная ладонь внезапно сделала резкое движение, и Юрий Иванович завертелся на месте, словно послушный волчок. А его мучитель, весело оскалившись, поднял другую руку, с косой, и без видимого усилия хватил по живому волчку зазубренным лезвием. Удар пришелся точно по середине живота: Юрия Ивановича рассекло надвое. Верхняя его часть, разбрызгивая кровь, отскочила к ящикам из-под рассады, а ноги в синих брюках, свершив жалкое дискотечное па, подкосились возле порога…

…Он просидел в сарае с трупами до темноты. Потом осторожно выбрался из своего убежища, нашарил в траве у порога замок, навесил его на дверь и — кошачьим шагом, невидимый никому, скользнул к дому: надо было запастись кое-какими необходимыми вещами. Ну, и деньгами, желательно. Открыв дверь в сени, он смело включил свет. В сенях не было ничего интересного. Зато в проходной комнате стоял старый желтый шкаф с целой кучей одежды. Правда, подобрать что-нибудь по себе ему было очень трудно. В конце концов пришлось остановить выбор на старом черном свитере, который некогда носил сын Юрия Ивановича. Свитер был порядочно растянут, но торс нового хозяина обхватил плотно, словно вторая кожа. Со штанами оказалось сложнее. В желтом шкафу, конечно же, нашлись брюки, и не одни. Но все это было такое смешное барахло, что грабитель не глядя отшвырнул его в сторону. Однако, перерыв для верности еще раз содержимое желтого шкафа, он нашел в углу заношенные синие джинсы, которые хоть и с треском, но все-таки налезли на него. Удовлетворившись своими находками, грабитель оставил платяной шкаф и занялся бурым полированным сервантом, из дверцы которого гостеприимно торчал блестящий круглый ключик. Вскоре на пол посыпались какие-то старые лекарства, мятые картонные коробочки, пуговицы, ломаные карандаши, желтые газетные вырезки, катушки ниток… На нижней полке нашлась небольшая пыльная коробочка, сработанная из цветастых открыток. На дне ее топорщилось несколько бумажек, как всегда отложенных Любовью Захаровною «на хозяйство». Немного, но и на том, как говорится, спасибо — грабитель снисходительно ухмыльнулся и пошел на кухню. Там взял кое-что из съестных припасов и сжег в печке-голландке свою забрызганную кровью зеленую робу. Этот акт он проделал с тем особенным удовольствием, что так знакомо всякому бежавшему узнику.