Артур Шайдуллин - Шрамы на сердце

Растерявшаяся на миг медсестра («смуглая, как актриса бразильского кино» — подметил Эмиль) быстро взяла себя в руки и побежала к стойке.

— Мне уже лучше, — прохрипел толстяк, вытирая лицо бумажными полотенцами. Он кивком поблагодарил Анну, протянувшую ему весь стратегический запас бумажных полотенец туалета.

Пока Эмиль укладывал толстяка на носилки, Матвей соскреб с пола расплющенного слизняка и отправил его в унитаз. Через минуту у туалета собралось добрая половина персонала госпиталя.

— Я не хочу, чтобы ты это видела, — сказал Матвей, взяв Анну за руку.

— Я подожду за дверью, — ответила девушка, — не выдержу такого зрелища.

Эмиль терпеливо сидел в углу, уже давно приготовив все необходимое. Он налил себе сока и медленно потягивал его через соломку. Вспомнив о раздавленной в туалете твари, профессор отложил стакан.

Анна вышла из палаты. Он села на одно из кресел вдоль стены.

— Думаешь, со мной будет то же самое? — Матвей заметно нервничал.

— Но ты ведь готов к этому? Ты сильный мужчина. Я буду рядом. В случае чего не дам захлебнуться. У толстяка сломалась челюсть. Твоего наездника я попробую извлечь пинцетом еще на подходе. Я вколю тебе обезболивающее. Потом через некоторое время эту дрянь. — Эмиль подвинул тележку-поднос с двумя шприцами, ватой и спиртом к койке.

Матвей закрыл глаза. Он чувствовал, как профессор перетягивает руку жгутом, натирает ее спиртом. От прикосновения иглы писатель вздрогнул.

Старательно выдерживая дыхание ровным, он сконцентрировался на приближающейся боли. Матвей ждал, пока она выскочит из своей засады и накроет его. Боль — апофеоз всех его мучений с того момента, как он обнаружил зеленую корку, не приходила.

Прошло около десяти минут. Матвей присел. С равнодушным выражением лица направился в туалет справить большую нужду.

— Оно умерло и вышло вместе с… ну, ты меня понимаешь, да? — Матвей лег обратно на койку.

— Все так просто? — Эмиль подошел к писателю сразу же, как тот вышел из туалета.

— Да, оно, наверное, умерло, когда этот маньяк пичкал своими гадостями, — писатель явно чувствовал себя как никогда превосходно. Он с легкостью почистил апельсин и окончил с ним в три укуса. — Есть хочется.

— Я принесу, — Анна выскочила из палаты.

— Мой был огромным. Сантиметров сорок. Господи, как это было больно. Чувствую себя изнасилованным знойным гавайским гомосексуалистом с огромным членом.

Они оба засмеялись. Матвей облегченно откинулся на подушку.

У смерти страшное лицо. Когда приходит за кем-то, после нажатия на дверной звонок, она кладет свой черный саквояж на пол и выбирает одну из своих ужасных масок. Проходит в гостиную. Кладет саквояж на журнальный стол, затем садится на кресло, с изящной легкостью подбирая черную мантию.

Господи, по иронии судьбы, это любимое кресло того человека, за душой которого она пришла. Смерть прекрасно понимает, что ее здесь ждали. Она сделает глубокий выдох, словно ее визит вынужденный. Словно она бессильна перед этой ужасающей ползучей неизбежностью.

Домочадцы сами того не осознавая благодарны ей за освобождение от томительного ожидания. Благодарны, за возможность выспаться следующей ночью, не беспокоясь о том, что со следующим выкриком смертельно больного нужно будет спешить в его комнату. Благодарны ей за этот, пусть и грустный, исход.

Сделав свое дело, она возьмет свой саквояж и направится к выходу. Напоследок, она взглянет в лицо каждого, кто стоит у смертного одра больного, и каждого, кто ждет новостей во дворе.

Она выдохнет еще раз, когда за спиной один за другим послышаться женские рыдания.

Заприметив кого-то, она бросит монетку, может, чтобы вскоре еще раз вернуться сюда. Переступая порог, она снимет маску и вернет ее в свой черный саквояж.

Эмиль сидел на узенькой скамье в коридоре клиники. Он хотел выйти и выкурить сигарету, но боялся, что маленькой девочке станет плохо в его отсутствие.

Гнетущее беспокойство металось по телу, вырываясь наружу мелкой дрожью.

Стрелки настенных часов выдавали круг за кругом, пожирая безвозвратное время.

Карина спала в уютном кресле, у изголовья ребенка, укрывшись тонким клетчатым пледом.

Эмиль закрывал глаза, погружаясь в сон. Но через миг просыпался, боясь, что ОНА поставит свой саквояж на скамейку рядом с ним и пройдет мимо него в палату его дочери. Профессор подошел к автомату и налил зеленого чая. Он успел сделать несколько глотков, прежде чем раздались шаги в конце коридора.