Елена Арсеньева - Дом проклятых душ

– Господи помилуй, – бормочу я совершенно ошеломленно, – Боже святый, Боже крепкий… Отче наш иже еси на небесех…

Молитвы все перезабыл, но все же молился. И даже перекрестился, хотя давно этого не делал и имени Божьего не поминал и всуе, и не всуе. А потом схватил какой-то сук, который валялся под ногами, и замахнулся на поганую козу. Еще минута – и прибил бы эту тварь, вот Господом Богом клянусь!

Коза как взмекнет, а мне почудилось:

– Мне-е сме-е-ешно! – и поскакала прочь, виляя задом.

Стою как дурак, таращусь ей вслед, вгорячах размахиваю своей палкой – и не знаю, что думать. Померещилось, аки святому Антонию? Бесово наваждение? Или что?!

Но вот удивительно: кругом темнеет, а я отчетливо вижу, как бежит эта черная коза и на меня насмешливо косится то одним, то другим глазом. Дом Лаврентьича далеко-далеко, а я совершенно ясно видел все до последней минуты и видел, как она вбежала в приотворенную калитку.

И тут слышу шаги – идет ко мне кто-то по дороге. Ожгло стыдом – а вдруг какой-то человек видел эту безумную сцену?!

Оборачиваюсь, чувствуя себя необычайно глупо, – и вижу какую-то женщину, что ли, которая ко мне приближается.

Какого черта… не женщина это, а еще одна коза, только идущая на задних ногах, а на туловище кофта и юбка наверчены, на голове платок!

Я стою и смотрю на нее как дурак, палка в руках ходуном ходит. Размахиваюсь, а руки вялые-вялые… А коза, стоя на задних ногах, говорит:

– Если увидишь черное животное, в которое вселилась ведьма, его бесполезно бить палкой до той минуты, как пропоет курицын сын. Все удары будут отскакивать. Но если воткнешь гвоздь в след ведьмы, она на месте останется, и тогда делай с ней что хочешь.

И тут все помутилось перед моими глазами. Кажется, я потерял сознание… во всяком случае, очнулся я, лежа на траве.

Уже сияли звезды и светила луна. Рядом со мной сидела старая женщина в черном, участливо смотрела мне в лицо черными глазами и укоризненно покачивала головой. Увидев, что я пришел в себя, она сказала со вздохом:

– Напугала тебя Глафира, вижу, чуть ли не до смерти. Ты с ней поосторожней. Лучше не шастай по ночам, а коли пошел, крест надень. Здоровей будешь.

Я пошарил по груди, с раскаянием вспоминая, что креста давно не ношу. Рискованно в этой обезумевшей безбожной России! Сначала, сняв его, держал в тайнике, потом и вовсе потерял.

Старуха молчала, и почему-то понял, что она тревожится за меня… Это ощущение наполнило меня доверием к ее словам. Я пошарил по земле, нашел какую-то ветку, сломил две палочки и сложил крестом перед собой.

Старуха как бы отпрянула, я испугался, что она уйдет, но она только вздохнула:

– Вот так и я… две палки крестом сложила, да и погубила Горностая, вину вековечную на себе ношу. Ну ладно, хоть это веревочкой свяжи да при себе держи до поры до времени. А про то, на что Глафира с Марусенькой способны, у людей поспрашивай. У тех, кто продразверстку помнит. Узнаешь, что с ними поосторожней надо быть, с сестричками-то!

Поднялась с земли, повернулась и ушла. И чем дальше она от меня отходила, тем все более отчетливо видел я не спокойную старуху, а козу, одетую какими-то тряпками, а потом и вовсе козу… черную козу…

Стыдно вспомнить, как я дошел до дома. Не дошел, а бегом трусливо добежал!

Ночь. Родная квартира, родная постель, Маська под боком. О том, чтобы позвонить тете Юле, и мысли нет. Все мысли о другом! Недавно истек тот день, утром которого Маша села на электричку и отправилась в Завитую, оказалась в Завитой-второй, примерно в полдень покинула ее и вернулась в Нижний поздно вечером, сделав всего несколько шагов по старому дому. Стоит об этом подумать, как становится понятно, почему наша героиня, лежа в постели, периодически осеняет себя крестом, благодаря Всевышнего за то, что вернул ее в знакомую реальность и примерно в то же время. А ведь вполне могло случиться, что, угодив в 30-е годы XX века, Маша могла бы потом еще более надежно затеряться в хроно, извините за выражение, лабиринтах и сделаться попаданкой-пропаданкой. Воленс-ноленс приходится употреблять термины ненавидимой ею фантастики!

Правда, в качестве налога за снисходительность фортуны Маша оставила в Завитой-второй рюкзачок с телефоном, кошельком и ключами от квартиры. И шарфик невесть где выпал из кармана курточки!

Шарфик, конечно, ужасно жаль, но, шарфиков у нее было несколько, денег в кошельке оставалось не столь уж много, чтобы страдать по этому поводу, карту банковскую Маша с собой не брала, ноги молодые, не столь уж и далеко от Почтового съезда до улицы Дунаева, можно пешочком пробежаться, запасные ключи хранились у соседки, ну а старый телефон с еще действующей симкой и неистраченным балансом валялся в ящике письменного стола. Маша совсем недавно заменила усталую от долгого труда, но еще вполне живую «Нокию» на «Самсунг», вот сия «Нокия» теперь пригодится вновь. И если наша героиня всю ночь тряслась от страха, то проваливаясь в сон, то вырываясь из него, это было связано отнюдь не с материальными потерями, а с тем внутренним раздраем, в котором она находилась.