Елена Арсеньева - Дом проклятых душ

Ох, нет, сил больше нет обо всем этом думать, разбираться во всех этих противоречиях! Но как быть с вычурной фразочкой, которую с вызовом бросил Жука: мол, он теперь охраняет Ивана Горностая? Он что, хочет сказать, будто своим бандитским обрезом преграждает Марусеньке путь к Ивану Горностаю? То есть баснословный герой Машиных снов и в самом деле где-то здесь, в этом доме? И продукты в пластиковом пакете Жука привез для него?!

Маша зажмурилась.

Есть такое выражение: усталость металла. Оно вполне применимо к мозгу. В том смысле, что любое количество извилин имеет предел вместимости. Вот как раз в этом состоянии и находился Машин мозг, и ее попытки осмыслить происходящее напоминали жалкие трепыхания тонущего в вязким болоте человека, уже смирившегося с тем, что на твердую землю ему не выбраться, однако все еще бессмысленно шевелящего руками и ногами.

Каким образом Иван Горностай, темноволосый и темноглазый красавец – в красной рубашоночке, хорошенький такой! – подстреленный невесть в каком веке, по наводке, так сказать, молодой ведьмы Марусеньки, из окна некоего деревенского дома, оказался в том же доме, но предположительно в 30-х годах XX века, под охраной Жуки, Павла Жукова, 1990 года рождения? А вышеназванный Жука пытается спасти Горностая от старой ведьмы Марусеньки…

Голова Маши от этих мыслей отяжелела до того, что шее невмоготу было ее держать, она поникла, и девушка тупо пялилась в уличную пыль, по-прежнему сидя на корточках под каким-то забором.

Внезапно раздались два звука, которые заставили ее встрепенуться. Это были два коротких, но яростных рыка. Изда́ли их хором Гав и черная коза, в которую уже успела вновь обратиться Марусенька.

Ударялась ли она при этом оземь, Маша не успела зафиксировать. Однако коза зло щерилась и сверкала черными своими глазками, ее женская тень махала сжатыми кулаками, грозя ими Маше, а Гав вцепился в джинсовую брючину и тянул девушку куда-то. Они вдвоем (или втроем, если принять во внимание также тень, которая жила как бы своей отдельной личной жизнью) изо всех сил старались обратить Машино внимание на то, что Жуки на крыльце уже нет, он вошел в дом, и эти двое (или все же трое?) требовали, чтобы Маша последовала за ним.

Впрочем, ее не нужно было уговаривать. Это вполне совпадало с ее замыслами, тем паче что, как недавно выяснилось, опасаться Жуки не было повода!

Не без труда распрямив замлевшие колени, она неуклюже метнулась к крыльцу. Взбежала по осевшим ступенькам, спохватилась, что рюкзачок остался валяться в пыли, но общеизвестно, что возвращаться – плохая примета, и Маша решила не возвращаться.

Рванула дверь и, пробежав через темные сени, очутилась в пустой холодной комнате, на стенах которой были там и сям наклеены листы пожелтевшей бумаги, на которой кое-где мелькали неразборчивые строчки, а кое-где они то ли стерлись от времени, то ли их кто оборвал. Маша вспомнила, что в былые времена, когда обои были только бумажными, стены сначала оклеивали газетами, да она и сама помогала бабушке оклеивать стены газетами! А здесь как-то беспорядочно налепили старые листки…

Впрочем, какая разница, чем здесь оклеены стены? Ей нужны не стены, а дверь!

В комнате была одна обшарпанная, некогда окрашенная охрой, а теперь почти до древесины облупленная дверь.

Маша подскочила к ней, мельком глянула на стену рядом с ней… бросилось в глаза какое-то нелепое буквосочетание, накорябанное красной краской на покоробленном, выгоревшем листке бумаги: «ıqʚоvоɹ оɹǝ ѣʚɓ ɐн», пожала плечами, даже не пытаясь постигнуть смысла сей бессмыслицы, рванула дверь, бросилась вперед, но запнулась на пороге, да так, что головой вперед пробежала несколько шагов, врезалась еще в какую-то дверь, толкнула ее – и…

И заорала диким голосом, обнаружив, что стоит на покосившемся крыльце полуразвалившегося дома, окруженного зарослями полыни и крапивы, опутанными повиликой… сзади шарахнула о косяк дверь, в которую она только что выбежала, а перед ней, озаренная лазурно-ало-золотистым закатом, на который наплывает фиолетовое облако, напоминающее чрезмерно длинного кота, круто спускается в одну сторону и так же круто поднимается в другую кривая улочка.

На противоположном доме, окруженном лесами, виднеется табличка «Почтовый съезд»… это Нижний Новгород, а не Завитая!

Завитая пропала невесть куда!

Осталась там… где?! В доме? За домом?

Уточнять Маша не стала. Страх, прежде неведомый, погнал ее прочь от этого места, и гнал весьма ретиво!