Альфред Хичкок - Музей Монстров [сборник litres]

Чтобы сделать историю менее болезненной для читателей, я постараюсь смягчить насколько возможно свой рассказ. Так вот поверьте, меня тогда просто наизнанку вывернуло от этого зрелища. В нижней части двери виднелась огромная дыра. Изнутри шел такой душок, что даже в носу свербело. Помощник шерифа вытащил из кобуры пистолет, мы вбежали в дом, и я заметил, что от двери к спальной комнате протянулась грязная широкая полоса.

Куча лежала на двуспальной кровати Хеджев. Из-под ее краев торчали волосатые ноги Роланда. Элси тоже была мертва, но ее обнаженное тело осталось почти неповрежденным. Тонкое щупальце перегноя тянулось к ее груди, словно рука уставшего и уснувшего любовника. И клянусь, на какой-то миг, в этом легком полумраке спальной, мне показалось, что форма кучи напоминала человеческое тело – раздувшееся, черное, в серых отвратительных грибах тело их любимого эльзасца.

Мы сожгли дом Хеджев дотла – сожгли вместе с трупами и кучей. Весь поселок собрался на пепелище, и люди, собрав золу до последней пылинки, спустили ее в Гнилой ручей – так мы называем стоки химического завода. В той водичке любой микроб копыта отбросит, можете мне поверить на слово.

Да вот только я все равно тревожусь и с криками просыпаюсь по ночам. Неспокойно у меня на душе. Недавно Хеджам пришло письмо, и по причине их смерти я забрал себе эту корреспонденцию – не столько из любопытства, как в память о бедняге Роланде. Письмо пришло из Прибалтики – от двоюродной сестры Элси. И знаете, о чем она там писала? Просила уточнить рецепт, по которому надо выращивать тех свирепых микробов! Мол, все получилось хорошо, но слишком уж быстро они плодятся! И жрут все подряд, превращая в перегной даже бетон и кирпичи!

Вот почему я решил написать этот рассказ. Может быть, люди прочитают его и вовремя поймут грозящую им опасность. Будьте осторожны с кучами компоста! И не говорите потом, что вас не предупреждали.

Далеко внизу, на тротуаре, начинала собираться толпа людей, и он с тупым любопытством наблюдал за ней. Она превращалась в море колышущихся, повернутых кверху лиц. И это море быстро росло, разливаясь по улицам. Все новые и новые прохожие, с тараканьим проворством, сливались с остальной массой, как будто их притягивал магнит. Городской транспорт поддерживал их какофонией тревожных гудков. С высоты двадцати шести этажей все это выглядело крошечным и неправдоподобным. Звуки, доходившие до него, были слабыми, но в них безошибочно чувствовалось возбуждение.

Он почти не обращал внимания на испуганные, изумленные лица, которые появлялись и исчезали в окне. Сначала показался мальчишка-посыльный, который неодобрительно осмотрел его и сморщил нос; затем лифтер, с грубым и пропитым голосом, стал спрашивать, что все это значит.

Он взглянул ему в лицо и холодно поинтересовался:

– Ну, а сам ты что об этом думаешь?

– Ты что? Прыгать собрался? – заинтересованно спросил лифтер.

– Пошел к черту! – раздраженно крикнул человек, стоящий на карнизе.

Он снова посмотрел вниз – на улицы. Транспорт двигался спокойно, без задержек: его еще не заметили.

– После такого прыжка ты уже с земли не встанешь, – проворчал лифтер, отходя от подоконника.

Через какое-то время в окне появилась голова заместителя управляющего. Его лицо на фоне развевающихся на ветру занавесок пылало от возмущения.

– Прошу прощения, – произнес он сердитым голосом.

Человек на карнизе небрежно отмахнулся.

– Вы собираетесь сделать большую глупость, – сказал заместитель управляющего, самодовольно надувшись от своей, как ему казалось, непоколебимой логики.

Наконец, появился управляющий, с почти таким же красным лицом. Он сначала взглянул вниз, затем осмотрел человека на карнизе и после небольшой паузы подозрительно спросил:

– Вы что там делаете?

– Собираюсь прыгать.

– Кто вы? Как ваше имя?

– Карл Адамс. И причина, по которой я хочу прыгать, вас никак не касается.

– Подумайте, что вы собираетесь совершить, – закричал управляющий, и его тройной подбородок задрожал, а лицо еще сильнее покраснело от неловкой позы.

– Я уже все обдумал. Так что уйдите и оставьте меня одного.

Карниз оказался узким – чуть меньше полуметра в ширину. Он стоял между двух окон, но дотянутся до него из комнаты было невозможно. Он упирался спиной о стену, и яркое солнце освещало его во весь рост. Пиджак остался лежать на полу внутри помещения. Белая рубашка была расстегнута, и он напоминал человека, приговоренного к казни.