Дмитрий Костюкевич - Дорога вспять. Сборник фантастических рассказов

«Though I’m past one hundred thousand miles, I’m feeling very still» – если снова обратиться к творчеству Боуи. Хоть я и нахожусь на высоте сотен тысяч миль, я спокоен. Какой бы далёкой не была для нас «Дорога вспять», она не пройдёт даром.

Евгений Абрамович

Брод с облегчением окунулся в сырость окопа. Сбросил с плеча матерчатый мешок со снаряжением, словно отшвырнул усталость долгого пути.

Отдышавшись, подошёл к западной огневой позиции.

К пылающему горизонту протянулась узкая улочка, по обе стороны которой теснились осколки зданий. Возле покосившегося фонарного столба лежал на боку дамский «Фольксваген», выгоревший до черноты, похожий на погибшего в жестяной банке жука. Асфальт под ним осел и растрескался. От второго этажа одного из домов остался лишь ломаный клык внутренней стены, торчащий из плиты, словно гномон огромных солнечных часов; из разбитой витрины валил густой дым. Эти чёрные клубы могли коптить небо месяцами – очаги гнева Белой Королевы. Как давно она здесь побывала?

Брод прошёлся по периметру окопа, останавливаясь у каждой огневой позиции. Во все четыре стороны открывался вид на сквозящие обречённостью, однотипные картинки: огрызки домов с выгоревшими внутренностями, трупы техники (на севере из разлома торчал хвост вертолёта с винтом, похожим на завядший трилистник), изувеченный асфальтный покров, будто кожа истязаемого, над которым потрудились паяльной лампой.

Вокруг окопа лежали связки веток, не слишком плотные – в самый раз для обзора сквозь просветы. Очень удачное место – прямо на перекрёстке. Странно, что Сосуны не свили в яме гнёздышко.

Окоп, скорей всего, вырыли на месте воронки, расчистив её от бетонного крошева, углубив и расширив.

Мужчина присел, достал трубку, кисет и, набив практически до краёв табачную камеру, поднёс ко рту загубник. На губах – подсохшие язвочки.

Выдыхая дым через ноздри, он позволил себе погрузиться в некое подобие опрометчивой нирваны. Даже прикрыл глаза, оставив под надбровьем узкие щёлочки. И лишь пэв-винтовка на коленях намекала на готовность откликнуться на суету окружающего мира. В узловатом теле пучкового оружия можно было увидеть полимерную ящерицу, способную защитить хозяина даже без симбиоза с его руками.

На дне ямы блестели стреляные пулемётные плазмопатроны, солнечные лучи взрывались на их круглых боках яркими брызгами.

Через дюжину минут Брод открыл глаза, обхватил двумя пальцами чубук трубки и выбил её о колено. Пэв-винтовку он перекинул через плечо, оправил короткую куртку, опушённую термомехом, стряхнул крошки табака со штанов из влагонепроницаемого материала. Замер. Неподвижно сидел, прислушиваясь к звукам улицы: далёкому треску огня, разочарованному гулу ветра, общему безмолвному напряжению, которое мозг сепарировал в тихий звон колокольчиков (почему-то серебряных).

Его внимание привлёк миниатюрный песочный бархан рядом с брошенным мешком. В нём угадывался контур сваленной в кучу одежды. Но это была не одежда – мужчина готов был поставить на кон последнюю флягу коньяка.

Подноском ботинка он ткнул бархан и с явной неприязнью поворошил. Увидел, что и ожидал. Снятую, как костюм для глубоководного ныряния, человеческую кожу. Только её не сняли, аккуратно отделив от мышц и мяса, а опустошили – высосали «мякоть» тела, перемолов кости, раздавив в пюре сердце, смешав лимфу, содержимое желудка и кашу из хрящей. Работа Сосуна. Брод опустил ногу. Где-то в складках этого ужасного костюма из кожи была треснувшая маска лица, через которую Сосун «испил» человека, после того, как пробил бивнем хобота череп и пустил в пищевод наногрызунов, чтобы размягчить трапезу.

«Уж лучше бы они поедали несчастных целиком, всё лучше, чем натыкаться на подобное… и не привыкнешь к такому – наверное, не надо… иначе начнёшь смотреть на живых, как на будущие карнавальные костюмы…»

Сбивчиво думая, Брод выбрал из стенки ямы несколько жменей суховатой земли и присыпал жуткие останки. Потом беспомощно взглянул в небо, с ветхой надеждой такого рода, что живёт единственно ради одного – она нужна, хоть горсть, хоть капелька конденсата, без неё никак, иначе – ствол в рот и спокойной ночи.

И нигилистическое небо преподнесло сюрприз.

Брод стоял в оцепенении, боясь моргнуть. Спугнуть. Но ещё не верил.

Он смотрел на опускающийся корабль. Нет, слишком мал для корабля – баркас.

А потом, забыв об осторожности, начал взбираться на бруствер.