Татьяна Замировская - Земля случайных чисел [сборник litres]

Будто услышав этот крик, подросток номер один погладил ее по плечу:

– Милая, тут ни у кого ни вещей, ни сумочек, ни телефонов. Но если связь была, ты ее всегда будешь чувствовать. Потому что если бы этой связи не было, ты бы не оказалась здесь. Есть еще вопросы?

У Миры больше не было никаких вопросов. По ее телу разлились, будто новая свежая кровь, миндальные реки тепла. Она поблагодарила подростков и отправилась гулять по ночному (наступила ночь) парку. Пообщалась со старичками, познакомилась еще с парочкой сорок шестых. Все относились к ней настороженно, отводили глаза, но, как только она сама подходила и, робко улыбаясь, заводила свое тихое «как дела», оттаивали и порой даже сами интересовались, все ли ей понятно. Мира отметила, что всем было как будто немного стыдно за свое присутствие здесь, и появление нового человека тут воспринималось как нежелательный и грубый прорыв живого свидетеля в мягкую ткань неподвластной пониманию жизни в реальности, где нет будущего, но нет и той потери, без которой будущее не имеет смысла. Посидела в одиночестве на скамейке, когда вдруг начала видеть светящиеся рыбным пузырем бромистые цифры, выкатывающиеся из-под прорех в асфальте и составляющие цепкую желейную клетку из рельс и пьющих взахлеб желтую снежную воду птичьих костей с лицами и паспортами Югославии-1 и Югославии-2 – это был быстрый сон, и его надо было переждать. Мира подумала, что впереди – гормональная буря их первой встречи и первой ночи, взрывающаяся млечная катастрофа всех этих быстрых, сумасшедших поцелуев в метро – и прочее, тайное и стыдное мелкое множество сияющих химических восторгов – и ее пальцы скользнули по его руке вверх, к идеально круглому запястью: смерть отменили, чувствуешь ли ты меня?

Где-то в полночь поняла, что уже не спит, поэтому пошла к фонтанчику с питьевой водой, около которого тоже роились, как плодовые мушки вокруг арбузной плошки-шапочки, шахматные старички. Отвела в сторонку одного из тех пятерых, кому проиграла, и мстительно просвистела ему в ухо:

– Как вы думаете, разыскивают ли вас ваши близкие? Вы же в какой-то момент пошли в парк и пропали. Что они чувствуют, неужели вас это не волнует?

Старичок задумался.

– А они ничего не чувствуют, – радостно ответил он. – Потому что я пошел в парк в семнадцатом! В семнадцатом году! Два года назад! А сейчас – пятнадцатый! И все хорошо, ни у кого я не пропадал никогда.

– Ну, потом пропадете, – строго сказала Мира. – Неужели вас не беспокоит, что случилось там, откуда вы пришли?

– Это мне не важно, – сказал старичок. – Я там не был и не буду никогда, что мне. Ой, Борзовский сейчас вместо меня воду пьет, это моя очередь была, кыш, Борзовский, падла, кыш!

И умчался прямо в роящуюся, звенящую водяную толпу.

К вечеру Мира выяснила, что самые первые жители парка были именно те самые, сорок шестые – до них (точнее, после них) не было никого. Но ничего толкового сорок шестые рассказать ей не могли – или не хотели: война как война, бормотали они, зачем тебе это знать, мы замучались объяснять, ты не поймешь, как там все это работало, куча побочек, вот с этим парком тоже побочка наверняка.

С Мирой никто особо не хотел общаться на эти темы, а она, как назло, пыталась выведать все: подскакивала, улыбалась, щебетала, тянула за рукав, оттаскивала от шахматной доски.

– Интересно, – тоном боевой отличницы звенела она, – какое оно, это место, будет в средневековье!

– Никакое! – гадкими и скрипучими вечерними голосами орали старики. – На этом континенте не было средневековья! Га-га-га-га!

Мира запрокинула голову и вдохнула летний – пока еще летний – воздух. Над стрекочущей сетью платанных листьев тек, как Млечный Путь, зефирно-розовый закат с густо-сливовыми мазками истаивающей полуночи. Она чувствовала в своей руке его руку, крепкую и вечную – но вообще-то гулять здесь с ним ей не очень-то хотелось. Да и своей руки она почти не чувствовала. Давнее и, как оказалось, неотменимое решение не жить в мире, в котором его нет, превращалось в потенциальную смертную муку и огненный смерч – зачем держать за руку человека, который через некоторое время станет просто хорошим знакомым, а потом превратится в кромешно и безвозвратно чужого? Так же бесперспективно, как держать за руку того, кто через пару дней превратится в горстку пепла.

Вечер постепенно светлел, Мира направилась к стадиону, где все уже похватали гантельки – кто какую – и начали быстро и радостно выделывать с ними всевозможные па. Мира подняла красную и оранжевую, обратив внимание на незадействованную никем зеленую, – надо будет позаниматься с этими и потом взять зеленую, подумала она. Позанималась хорошо, легко, все было в радость – подскочило настроение, заулыбалась, почувствовала эту странную летучую летнюю эйфорию, которая случается с человеком, вдруг случайно и крайне удачно обманувшим смерть или что там это было, какая уже разница.