Татьяна Замировская - Земля случайных чисел [сборник litres]

– То есть вот этот стадион? – спросила Мира, кивая в сторону стадиона, где на зелени ровными рядами лежали разноцветные гантельки.

– Это кладбище, – закивали подростки.

– А почему поднимаете это все?

– А помогаем.

Мире кое-как объяснили, что нужно делать: ежедневные занятия как минимум несколько часов, гантельки можно всякий раз выбирать новые, это не важно, все равно уже не люди. Спать необязательно, но если все вокруг становится немыслимо странным – лучше посидеть на скамеечке несколько часов, потому что это значит, что ты в это время спишь, фаза быстрого сна. Если что-то болит – потерпеть: наверное, в этот день болело что-то. Есть тоже не обязательно – в каждый отрезок времени ты чувствуешь себя точно так же, как в соответствующий день в той, настоящей и прошедшей жизни: если по телу разливается гудящее, как электричество, ощущение сытости, нужно насладиться им по полной, потому что непременно придет ощущение голода. Никаких настоящих, объективных физиологических ощущений здесь получить нельзя – все, что происходит с телом, является отражением того, что с ним происходило в соответствующий день и час (Мира тут же с досадой вспомнила, что два года назад ей вырезали желчный пузырь, – получается, ей с год придется мучиться желчной коликой, хотя все это, казалось, после операции прошло безвозвратно!). Все подростки и дети – это сорок шестые, с ними интереснее всего, они больше знают. Могут, если в настроении, рассказать про войну. Старики с шахматами – это свежие, они каждый год появляются. В обычном, нормальном мире сидят тут в парке, и у них всегда умирают заброшенные ими в угаре игры бабушки. Часто случается, что несчастная бабушка азартного старичка отправляется на небеса именно в тот момент, когда супруг вцепляется в резную жаркую ладью в вечернем парке, ну и вот, старичок с ладьей остается здесь, и через некоторое время, глядишь, станет не старичок уже.

Однажды, когда все парковые старички района немыслимо сдружились и стали как братья, неожиданно умер от обширного инсульта самый любимый ими старичок, старичок-заводила, душа компании – и как только это произошло, почти все старички остались здесь, в парке, так они его любили и так, как оказалось, были духовно с ним связаны. Только пара человек не осталась с ними, продолжив жить вперед, в направлении бессмысленности недосягаемого сорок шестого – лживый, плешивый старик Рон, бывший таксидермист, и глуховатый экс-полковник Бобби с пластиковой ногой, которого все обожали и одновременно ненавидели за его, как оказалось, патологическую, психопатичную неспособность привязываться к людям. Ну ничего, гадко хихикали старики, сидят теперь вдвоем с Роном и ненавидят друг друга, а мы-то все здесь! Нам-то всем здесь хорошо, весело! Пляшем, танцуем, весело живем, развиваемся! Скоро помолодеем и за девками начнем ухлестывать!

Девок, кстати, в парке было не очень много, все тоже из сорок шестого. Те две, которых Мира встретила накануне вечером, пару раз пробегали мимо, пока Мира беседовала с подростками, но зыркали на нее злобно, как будто Мира им что-то пообещала и обманула.

– Дети тут не рождаются, – смущенно пробормотали подростки, отводя глаза от загорелых, тонких шей убегающих злобных, резвых девчонок. – Забеременеть невозможно, это плюс. Но и новых людей не очень много, это минус. Раз в год, может, бывает такое, что кто-то тут гулял и в эту секунду потерял кого-то очень близкого, кого-то дорогого. Город большой, сами понимаете, вечно кто-то кого-то теряет, вечно кто-то где-то гуляет и в это мгновение теряет и сам не понимает, что потерял. Бывают такие годы, когда два-три человека, а бывает и пустой год. Лучше всего, когда массовые катастрофы – больше всего шансов. Мы собираемся иногда и вспоминаем, в каком году что случилось. Даты-то мы знаем, всегда на скамейках свежие газеты с датами, просто статей нет, белота одна.

– Так, а что с кроссвордами? – поинтересовалась Мира. – Если разгадаешь, можно выбраться?

Тут подростки снова затихли.

– Вообще человек пять остановились, вернулись, было такое, – сказал номер первый, – но не то, чтобы прямо вот кроссворд.

– Марк разгадал кроссворд, – злобно сказал номер второй. – И Лина что-то разгадала. Не надо тут.

Мира сжала руку и вдруг почувствовала ответное, упругое сжатие всех его пяти пальцев: теплых, твердых, как оленья спина и летняя столешница в утреннем кафе. И поняла: живой. Сегодня он живой. Что бы с ним ни случилось в этом кошмарном, навсегда оставившем ее завтрашнем дне – она не желает знать, подозревать или догадываться о том, что произошло и почему – этот день никогда не наступит. Она больше ни минуты, ни секунды не будет жить в мире, где его нет. Он будет всегда. Пусть хотя бы в виде этого невидимого дурацкого протеза. Мира зажмурилась и вспомнила его твердый, как грецкий орех, суховатый нос лопаточкой и белки глаз цвета миндального молока. Он жив, мы оба живы, закричала она внутри себя так, что захотелось отхлестать себя по щекам.