Маленка Рамос - Тайна дома Морелли

– Пообещай, что обязательно все мне расскажешь, – бормотала мать. – Пообещай, что не будешь его слушаться. Это я во всем виновата! – крикнула она; тетушки спохватились и заспешили в их сторону. – Обещай, что не позволишь ему себя обмануть, как это случилось со мной!

– Алан, – взмолилась Карлота: – Мэри Энн, возьми себя в руки!

Амелия нетерпеливо отстранила Карлоту и наклонилась, чтобы поцеловать и обнять Мэри Энн. Та чуть заметно покачивалась, рыдая навзрыд:

– Это мы, это наша вина. Главное, чтобы она его не встречала. Не дай ему забрать и ее тоже, Амелия. Не дай демону ее обмануть. Теперь Элизабет моя единственная дочь. Единственная!

Этого Элизабет не вынесла: она бросилась вверх по лестнице, спряталась у себя в комнате и заперлась изнутри, чтобы ее никто не трогал. Она прилегла и тут же уснула. По всей вероятности, она проспала много часов подряд, потому что, когда проснулась, было темно. Судя по звукам, доносящимся снизу, посетители еще не разошлись. За окном было слышно, как прибывают и уходят люди, посчитавшие своим долгом выразить соболезнования. Машины останавливались у ворот, возле крыльца толпились соседи. Но садовые ивы взирали на эту суету равнодушно. Их ветки едва заметно трепетали – по крайней мере так казалось Элизабет. Это выглядело странно, потому что траурные платья женщин на лужайке у дома развевал крепкий осенний ветер. Она прикрыла глаза, ей снова хотелось плакать. Качели тихонько покачивались над травой. Элизабет вспомнила, как любила их Пенни.

– Спой, Элизабет! Спой и покачай меня! – звучало в памяти.

– На каменной дороге танцует принцесса. В праздничном платье танцует принцесса. У нее чудесный гребень из мелких жемчужин. На каменной дороге танцует принцесса.

Мир больше не был совершенным, как прежде. Лилии на высоких прямых стеблях, обрамляющие сад, едва виднелись в осенних сумерках. Каждое лето они буйно цвели, горделиво возвышаясь над кустами и африканскими ромашками, позади деревянных качелей и ивы с округлой лиственной кроной. Все изменилось для Элизабет в тот вечер. Куда бы ни устремила она свой взор, воздух сочился печалью.

Да, Пенни умерла. В три часа утра. Когда все только-только начиналось.

Кэтрин Вудс была, что называется, профессиональной гадалкой с хорошей репутацией. В свои семьдесят два года эта женщина по-прежнему сохраняла ясный ум, и ее небольшой бизнес функционировал более-менее сносно. Не сказать, чтобы она сказочно разбогатела, раскидывая картишки по просьбе обитателей городка, продавая фигурки святых или талисманы на удачу, однако все это позволяло ей жить комфортно, содержать собственный домик, покупать все самое необходимое и даже оплачивать медицинскую страховку, о чем она беспокоилась всю жизнь.

Кэтрин была ирландкой, более пятидесяти лет прожившей в Новом Свете, как имел обыкновение называть эту страну ее дед. Когда-то она изучала философию и филологию, объездила весь мир, но после смерти мужа осела здесь, в Пойнт-Спирите – спокойном, но не самом захудалом городке, где было достаточно магазинов и симпатичных людей, которые уважительно относились к ее ремеслу и даже прибегали к ее помощи.

Всякий раз, когда позволяли опухающие ноги, она отправлялась в церковь помолиться. Ей нравилось расчесывать волосы гребнем, подаренным матерью еще в детстве. Гребень был инкрустирован перламутром, щетинки были мягкие и не царапали кожу. Представить невозможно более роскошного гребня. По правде сказать, никто больше никогда не преподносил ей таких чудесный подарков. Ее это не слишком расстраивало – так или иначе, теперь Кэтрин уже была старухой; однако она терпеть не могла, когда ее жалели, была независима, решительна, надевала ботинки на шнурках оливкового цвета, лучшее платье и шла себе в церковь маленькими шажками, иногда опираясь на палочку – в том случае, когда из-за плохого кровообращения у нее случались судороги в икрах или она слишком уставала, чтобы вовремя поспеть на двенадцатичасовую службу. Свои белоснежные волосы она порой собирала в высокий кокетливый пучок, а в иные дни они свободно спадали из-под шляпки, подобранной в тон к платью.

То утро выдалось странным, даже тревожным. Время от времени Кэтрин прислушивалась к собственным ощущениям. Несколько раз за ночь она просыпалась в необъяснимой тоске, сердце учащенно билось, и холодный пот покрывал каждый сантиметр тела. Быть может, виной тому был кошмарный сон, который она силилась, но никак не могла вспомнить? Ночью, ворочаясь под пуховым одеялом, она несколько раз слышала странный звук, будто бы кто-то наблюдал за ней, притаившись в углу комнаты. Будто бы что-то невидимое замерло, выжидая. Пару раз она собиралась позвонить Лоррейн, однако быстро передумывала, опасаясь ее напугать. Лоррейн работала помощницей в крошечной консультации Кэтрин: записывала время приема, встречала клиентов, упаковывала талисманы и фигурки святых в картонные коробочки. Она отвечала на звонки, оплачивала счета, отправляла заказы по каталогу, а также занималась Интернетом, который Кэтрин считала явлением чересчур современным и сложным, но ее компаньонка неизменно твердила, что за продажами через Интернет будущее. Лоррейн, на двадцать лет моложе хозяйки, была вдовой и получала неплохую пенсию – работа в консультации была для нее чем-то вроде хобби, с которым она, надо заметить, справлялась на отлично.