Лорет Уайт - Колыбельная для моей девочки [litres]

Дженни надолго замолчала, и сказанное будто повисло в холодном воздухе. Ветер изменил направление, с воем проносясь по переулку и стряхивая с карниза холодные капли.

– Хотите посмотреть новую колыбель? – предложила Дженни. – Я могу показать изнутри, как она работает. Я предупредила в больнице, они не против.

– Спасибо, – отозвалась Энджи. Ее вовсе не тянуло в старую католическую больницу из страха перед неприятными воспоминаниями, но, с другой стороны, при виде «ангельской колыбели» что-нибудь может шевельнуться в памяти! За этим она сюда и приехала. Ей очень хотелось вспомнить больше, чем бессвязные картинки и отдельные эпизоды, не дававшие покоя.

Они вышли на Франт-стрит, показавшуюся на редкость оживленной и шумной после пустого переулка. Начинались вечерние пробки. Шины скрипели на мокром асфальте. Машины сигналили. Автобусы, вздыхая, оставляли за собой белые клубы выхлопных газов, долго висевшие в холодном воздухе. Витрины сияли, хотя пелена дождя немного размывала яркость красок, а над магазинами, уходя в низкое облачное небо, высились жилые дома и офисные здания.

Дженни Марсден провела Энджи мимо ряда «Скорых» перед отделением неотложной помощи, остановилась под навесом и снова отряхнула зонт. Рубиново-красный свет от вывески с красным крестом сообщал ее лицу некий потусторонний оттенок.

– Вот новый бэби-бокс, – сказала она, закрыв зонт и кивая на стену. Сбоку от входа можно было видеть фреску – склоненная, будто в печали, женская голова с развевающимися волосами, подобными ангельскому крылу, – будто ангел ее защищал. Рядом с фреской, выведенные мягким курсивом, читались слова: «Ангельская колыбель Святого Петра», а ниже, на уровне пояса взрослого человека, находилась маленькая квадратная дверца в металлической раме, похожая на окошко со ставнями.

– Дверка никогда не запирается, – произнесла Дженни. – Мамочка может открыть бокс, положить новорожденного в кроватку, а спустя тридцать секунд после того, как дверь снова закроется, в приемном покое раздается сигнал. Тогда медсестры подойдут и заберут оставленного ребенка.

Энджи сглотнула. От уличной сырости ее пробирала дрожь.

– Пойдемте, я покажу, как она устроена внутри.

Медсестра провела Энджи через приемную и свернула в пахнущий чем-то медицинским коридор, где стояли пустые каталки. В стене на высоте примерно метра от пола были вделаны двойные дверцы. Напротив стояли четыре пластиковых стула. Дженни Марсден повернулась к своей спутнице и некоторое время молча разглядывала девушку в резком свете потолочных ламп. Энджи, в свою очередь, пристально смотрела на старую медсестру: густые волосы острижены в длинное каре, кожа сухая и тонкая, как бумага. Глубокие морщины вокруг рта и широко поставленных добрых карих глаз напоминали карту долгих лет сочувствия и печали. У Энджи мелькнула мысль, что это морщины человека, который не способен оставаться равнодушным к чужой боли. Она где-то слышала, что самоотверженность не способствует карьере медсестер – куда проще живется здоровым эгоистам, которые умеют отделять от себя работу и дистанцироваться от страданий пациентов. В полиции, кстати, то же самое: отзывчивые на этой работе не задерживаются, да и долголетием похвастаться не могут. Способность наступить на горло своему сердоболию – вопрос выживания.

– Как, говорите, зовут вашу подругу? – невзначай спросила Дженни Марсден.

– Я не говорила, – через силу улыбнулась Энджи. – Она пока предпочитает сохранять анонимность.

Медсестра обдумывала ее слова. По коридору с каталкой пробежали два санитара.

– Понимаю, – сказала она наконец и с заблестевшими глазами поспешила отвернуться к стене: – А это внутренние дверцы бокса…

Энджи шагнула вперед и вгляделась.

Внутри кабинка, выкрашенная в теплый фиолетовый тон, оказалась неожиданно просторной – одной высоты с коридором. Дверца в дальней стене вела на улицу. Посередине стояла чистая пластмассовая кроватка примерно три на четыре фута. Да, здесь вполне могла уместиться четырехлетняя девочка… Матрас в кроватке был накрыт мягкой белой фланелью, а в углу сидел желтый мишка в красном свитере с надписью «Больница Сент-Питерс».

Глазки-бусинки плюшевого медведя пристально уставились на Энджи, и ей вдруг заложило уши от резкого звона при виде этих черных блестящих глазок. Ее бросило в жар, голову словно распирало изнутри. Энджи с трудом вздохнула, справляясь с настоящим цунами эмоций.