Роберт Блох - Рассказы. Том 5. Одержимость [Компиляция, сетевое издание]

— Я заметила, что под моим умывальником есть съемная секция трубы, — сказала она мне. — Тогда…

— …ты взяла трубку, подняла шум, пока не вошел служитель, и ударила его по голове. А потом ты украла его ключ.

Она почти улыбнулась.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Я собирался сделать это сам, — ответил я и улыбнулся. Может, она и была чокнутой, но я восхищался ее изобретательностью. Великие умы работают по одним и тем же методам, и все такое. Кстати о великих умах…

— Откуда ты знаешь мое имя? — спросил я.

— Я слышала, как доктор Антон разговаривал в коридоре, — ответила она. — Он сказал, что ты пришел сюда с рассказом о том, как услышал голос с Марса, и когда я это услышала, то поняла, что должна поговорить с тобой. Я должна предупредить тебя, потому что думаю, что они скоро попытаются убить тебя. Не позволяй ему загипнотизировать тебя, что бы ты ни делал, и если голос придет снова, не слушай его.

Она выпалила это примерно за десять секунд. Я взял ее за руку и крепко сжал.

— Полегче, — сказал я. — Расслабься!

Она моргнула, но ее дыхание постепенно успокоилось. Я прислушивался, пока дыхание не стало нормальным, затем мягко продолжил.

— Давай не будем торопиться, — начал я. — Почему ты думаешь, что доктор Антон попытается убить меня?

— Потому что ты слышал голос.

— Ты тоже это слышала? — спросил я.

— Да, слышала. Теперь я знаю. До тех пор, пока я не узнала о тебе, я думала, что все это было частью моих… симптомов. Я думала, что сошла с ума, а голоса не было, разве ты не видишь? Если мы оба слышали голос, один и тот же голос, говорящий одно и то же, тогда мы не можем быть сумасшедшими. И потом, все остальное тоже не было иллюзией. Это действительно случилось со мной, все это. А значит…

— Что с тобой случилось? — спросил я. — Теперь с самого начала.

Я слушал ее одним ухом, а другим прислушивался к звукам в коридоре снаружи. Все было тихо, и ее слова, произнесенные шепотом, прочертили узор в сумерках вокруг нас. Узор обретал форму, рос, и мне не понравились ни его форма, ни размеры. Но я слушал.

— Меня зовут Мюриэл Эстерли. Я бывший суперинтендант сиротского приюта Марты Петерсон. Это частный детский дом и школа.

Сиротский приют? Кто рассказал мне что-то о приюте? Я попытался подумать, но потом оставил свои попытки.

— У нас около сорока мальчиков. Приют маленький. На самом деле за это отвечает Доктор Пэрриш, я всего лишь ассистент. И конечно, я преподаю в школе. Вот тут-то и начались неприятности — в классе. Когда они начали писать что-то на доске.

— Кто?

— Некоторые из мальчиков. Должно быть, это кто-то из ребят. Хотя откуда у этих детей — им всего десять или одиннадцать лет, самым старшим из них — вообще взялись такие мысли…

— И что же они написали?

— Даже не знаю.

— Не знаешь?

— Я хочу сказать, что никогда не видела ничего подобного. Что-то вроде письма с картинками. Ты не поймешь, когда я тебе расскажу, но мне было страшно смотреть на это. Потому что это была не просто детская писанина. Это не были человечки с руками-палочками, которые дети обычно рисуют мелом. И это были не египетские или индийские иероглифы, или что-то в этом роде. Я знаю, потому что сравнивала.

Но я приходила утром в класс и находила эти каракули на доске. Целые ряды — линии и завитушки вперемежку с цифрами. Фигуры людей с лишними руками, а также солнце и луна в сочетании, и изображения животных и ножей, я не очень умело рассказываю об этом, но в этих рисунках было что-то неправильное. Они образовали определенный узор. Невозможно смотреть на них, не зная, что они были посланием.

— Посланием?

— Да. Зашифрованным сообщением, на целую доску. Написанным на языке, который не мог придумать ни один детский ум, но нацарапанное детским почерком. Как будто один мальчик говорил другим что-то, чего мы, взрослые, не должны были слышать.

— Неужели ты пыталась…

Мюриэл Эстерли предвосхитила мой вопрос, нетерпеливо дернув светлыми кудрями.

— Конечно. Я перепробовала все. Вызвала нескольких моих лучших ребят. Я отнеслась к этому как к игре. Но они были абсолютно непреклонны. Я не могла заставить ни одного из них признать, что они знали, кто это сделал. И они даже не признаются, что это было сделано! На самом деле, один из мальчиков сказал мне, что на доске вообще ничего нет! Это было только начало. Я, конечно, спросила доктора Пэрриша, пригласила его зайти ко мне на пятый день, чтобы самому посмотреть.

Он так и сделал! И когда мы вошли в класс в то утро, доска была пуста!