Елена Арсеньева - Темное пламя любви [litres]

– А кому он эти знаки оставил?

– Трудно сказать. Наверное, просто предупредил: я ушел, меня здесь не ждите, когда вернусь – не знаю.

– А если бы знал?

– Тогда начертил бы столько стрелочек, через сколько дней вернется.

– Погоди, – озадачилась Ольга, – значит, древние эвенки умеют считать?!

– Почему ты думаешь, что они такие уже древние?! – захохотал Гантимур. – В Буни довольно места для всех поколений умерших – и древних, и недавних. Люди просто живут как бы на разных этажах. Однако ты права – мы сошли в те дали, где обитают очень далекие мои предки. Однако и они умели считать! Слова «эси-тырга» – сегодня, «тэгэми» – завтра, «тэгэми-ча-гуду» – послезавтра помогали им сосчитать как минимум до трех. И начертить несколько раз по три тоже труда не составит. А вот если человек задерживается более тех дней, он поставит волнообразную линию после того количества дней, которое сумеет изобразить.

– Ишь ты, – пробормотала озадаченная Ольга.

Гантимур покосился на нее неодобрительно:

– Вообще ты, как мне кажется, недооцениваешь прошлое нашего народа!

– Как можно переоценивать или недооценивать то, чего совершенно не знаешь? – пожала плечами Ольга. – Честное слово, ты – мой первый знакомый эвенк. Единственное, что я знаю, это что вас раньше называли тунгусами. И что Улукиткан [16] Улукиткан (С. Г. Трифонов, 1871–1963) – звенк по национальности, охотник, следопыт, проводник картографических экспедиций по труднодоступным районам Дальнего Востока, герой нескольких произведений писателя-геодезиста Г. А. Федосеева. был эвенком.

– Ты знаешь про Улукиткана?! – изумился Гантимур.

– Возможно, это тебя удивит, но я умею читать, – не без ехидства ответила Ольга. – И читала, вообрази себе, и Федосеева, и Арсеньева, так что Дерсу Узала [17] Дерсу Узала (Дэрчу Оджал, 1849–1908) – нанайский охотник, проводник и участник экспедиций исследователя Дальнего Востока В. К. Арсеньева, герой его книг «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала». мне тоже известен! Правда, он был нанаец…

– Русские очень уважали эвенков, – сказал Гантимур. – Не только Федосеев! Например, Вильгельм Кюхельбеккер – друг Пушкина, между прочим! – писал, что тунгусы – аристократы Сибири. Они были храбрейшими союзниками русских, когда те пришли в эти края. Тайши, то есть князья, Гантимуры, к роду которых я принадлежу, не раз воевали на стороне русских, охраняли Нерчинск и русско-китайскую границу. Каждый из них мог выставить сотню всадников, вооруженных копьями и луками. Между собой эвенки тоже, конечно, сражались, ведь некоторые роды промышляли грабежом и разбоем. Когда нападали на такую шайку, мужчин убивали беспощадно, однако женщин и детей не трогали: делили между собой и заботились о них. Кстати, именно так к одному из Гантимуров некогда попала русская женщина, похищенная каким-то разбойником, и стала его женой. Я говорил тебе о ней. С тех пор в нашем роду появилась русская кровь. У него, впрочем, было девять жен и тридцать детей.

– Круто, – буркнула Ольга, чувствуя, что краснеет.

Вот интересно, к чему это было сказано? Просто информации для? Но довольно внезапный поворот с вооруженных всадников на интим получился. Что, новый Гантимур строит насчет новой Ольги такие же похотливые планы, какие строил Гантимур прежний насчет Ольги прежней? Но ведь Ольгушка – невинная девица, она просто ничего не успела… Но, с другой стороны, Ольга унаследовала от Ольгушки только внешность и некоторые беспорядочные знания, а чувствует-то она себя прежней Ольгой, со всем накопленным именно ею жизненным опытом, со своими, прежними чувствами и привычками, с любовью к Игорю…

И со странным волнением, которое почему-то овладело ею при этих словах Гантимура, – конечно, конечно, только информативных и невинных. Точнее сказать, взволновало воспоминание о его прежних словах о желаниях, которые ему трудно подавлять!

Да какого черта?! Или плоть своего требует, на самом-то деле? Не требовала, не требовала, да вдруг приспичило?!

Не дай бог, Гантимур это почувствует! А еще хуже, если влезет в Ольгины мысли, как уже не раз бывало.

И… и что он тогда сделает? Начнет от Ольги «добиваться», как писали Ильф и Петров?

Она едва подавила смех. Ни с того ни с сего вдруг всплыл в памяти старый-престарый, основанный, кстати, на Ильфе и Петрове, анекдот про некоего начинающего автора, который принес в издательство своей роман, где была фраза: «Граф повалил графиню на диван и начал от нее добиваться». «Что это у вас, товарищ, осколки старого строя живописно изображены, а где же каторжный труд угнетенного пролетариата?» – вопросил редактор и вернул роман на доработку. Вскоре автор вернулся. Обруганная сцена была переписана следующим образом: «Граф повалил графиню на сундук и начал от нее добиваться. А в это время за стеной ковали чего-то железного».