Рэт Уайт - 400 дней угнетения

- Чё, как?

- Я здесь по поводу работы официантки.

- А для чего эта татуировка?

- Это долгая история.

Он перегнулся через стойку и встретился со мной взглядом.

- Если ты хочешь работать здесь, я думаю, что мне нужно это услышать.

- По сути, мой парень хотел, чтобы я посмотрела, смогу ли я получить работу в таком виде.

Он не сводил с меня глаз, и выражение его лица оставалось невозмутимым. Я почувствовала себя так неловко под его пристальным взглядом, что чуть не повернулась и не ушла.

- Ты когда-нибудь работала в баре? - наконец спросил он.

- Нет. Я была школьной учительницей. Я преподавала английский в седьмом классе.

- Но ты не можешь учить детей с татуировками «Шлюха» и «Лгунья» на лице, поэтому пришла в бар, надеясь, что мои стандарты достаточно низки, чтобы нанять тебя?

Я улыбнулась и кивнула.

- Полагаю, что так.

- Что ж. Тебе повезло. Мои стандарты действительно настолько низки. Добро пожаловать в “Безумного Волка”!

Он широко развел руками и показал рукой на почти пустой бар.

- Спасибо! - сказала я слишком энергично.

- Зарплата $9 плюс чаевые. Большинство девушек зарабатывают на чаевых по $100 за ночь. $200 - в напряженные ночи. Это устраивает?

- Звучит превосходно.

Я потянулась через бар и пожала ему руку, затем повернулась, чтобы уйти, но он не отпустил.

- Ты спешишь? Позволь мне показать тебе бар.

Он погладил мою руку другой рукой, и я быстро отдернула руку.

- Я... xм... Я…

Он улыбнулся широкой хищной улыбкой.

- Позвольте показать, где мы храним все кеги и ящики с пивом, - oн наклонился достаточно близко, чтобы я почувствовала запах марихуаны и пива в его дыхании. - У нас там есть кровать.

- Нет. Я так не думаю, - сказала я.

- Давай. Почему нет? Я же сказал, что найму тебя.

- Значит, я должна трахнуться с тобой ради работы?

Он усмехнулся.

- Ты шлюха с татуировкой «Шлюха» на лбу, - сказал он.

- Иди нахуй! - закричала я.

Мой голос эхом отозвался в почти пустом баре. Несколько пьяниц засмеялись. Остальные едва оторвались от своих напитков.

- Чертов мудак! - я показала средний палец, выбегая наружу.

- Ты уволена! - закричал он в ответ, а потом я услышала его смех.

Его смех был хуже любого оскорбления, которое он мог бросить мне. Я хотела заползти в нору и умереть.

Я выбежала из бара. Вот и все. Последняя капля. Нахуй это. Я вернулась к автобусной остановке. Я была подавлена. Я должна была принять решение. Я могла либо вернуться на плантацию, как предложил Кеньятта, либо сказать, что бросаю все это, как предложила Анджела.

Час спустя, когда я поднялась по ступенькам дома Кеньятты и открыла входную дверь, я все еще не определилась. Там раздавался звук изголовья кровати, ударявшего о стену, стоны и крики, исходившие из спальни Кеньятты, которые определили мое решение.

Он трахал ее. Я вошла и поймала его, трахающего его бывшую жену. Трахающего ее жестко и яростно. Вдавливая ее в матрас с каждым ударом. Его задница была в воздухе, готовясь к удару вниз, эта прекрасная мускулистая задница, которую я так любила, застыла там. Её ноги были закинуты ему на плечи, её стоны боли и удовольствия эхом отражались повсюду.

Он трахал ее все это время. Я не знаю, почему я была удивлена. Я должна была быть дурой, чтобы думать, что он не делал этого. Но я была такой дурой. Даже когда я лежала на соломенной кровати на заднем дворе, меня били и чуть не изнасиловали на ферме госпожи Делии, пока я тянула плуг и собирала виноград. Хоть меня изо дня в день унижали, заставляли гулять по улицам с этой проклятой татуировкой на лице, я каждую секунду верила, что Кеньятта и я будем вечно счастливы. Я верила, что он будет любить меня и защищать, и делать все те вещи, которые мужчина должен делать согласно романтическим романам и романтическим комедиям.

Анджела заметила меня первой, и выражение вины на ее лице подтвердило все.

- Вот дерьмо!

Она оттолкнула Кеньятту от себя и натянула простыни до подбородка в какой-то нелепой демонстрации ложной скромности. Я трахала эту женщину. Я лизала ее киску, а она лизала мою. Что, по ее мнению, она скрывает, чего я еще не виделa? Но она не прятала свое тело, она держала щит, защищая себя единственной вещью, которая у нее была, тонкой простыней. Кеньятта, однако, был невозмутим. Он стоял голый, член все еще был твердый и качался в воздухе, как жезл прорицателя. Он протянул ко мне руки.

- Присоединяйся к нам.

Вот тогда-то я и обрелa дар речи.