Джон Ширли: Демоны

Пейменц, с густой бородой и беспокойными глазами, в засаленной алхимической мантии, которую носил в качестве домашнего халата, заглянул через мое плечо в коридор у меня за спиной, словно ожидал кого-нибудь там увидеть. Каждый раз он проделывал это – и никогда не смотрел мне в глаза, независимо от того, насколько серьезным был наш разговор.

Он, казалось, был почти рад меня видеть. Он даже сказал: «О, привет, Айра!» Пейменц редко беспокоил себя общепринятыми любезностями.

Я увидел, что у него был профессор Шеппард – он стоял, держа в руке свою мягкую шляпу с узкими полями. Шеппард, по-видимому, собирался уходить. Может быть, именно поэтому Пейменц был так рад видеть меня – это давало ему повод избавиться от нежеланного посетителя.

Шеппард был коротеньким пятидесятилетним обтекаемой формы человечком в безупречном сером костюме и жилете, с галстуком, выбранным по сезону: бритая голова, глаза цвета алюминия, неисчезающая улыбка на сжатых бантиком губах и выдающаяся вперед челюсть.

Он надел шляпу, но медлил уходить. Стоя в точности посередине маленькой гостиной, с руками, прижатыми к бокам, в начищенных черных туфлях на маленьких, аккуратно составленных вместе ножках, Шеппард выглядел совершенно не на месте в неприбранной, заваленной всяким хламом комнате Пейменца. Он казался смонтированным из частей и раскрашенным подобно этим русским игрушкам из мягкого дерева, внутри которых содержатся все уменьшающиеся копии. Шеппард был профессором экономики, он верил в «возвращение экономике статуса философии, как это было во времена наших Отцов-Основателей и – да, во времена Маркса», но его философия каким-то образом соотносилась с «прагматическим постмодернизмом». Сегодня его галстук покрывали медные кленовые листья на ржаво-оранжевом фоне, видимо, в честь осени.

Я знал Шеппарда со времени последней конференции «Духовность и экономика», организатором которой он являлся, – он нанял меня сделать ему постер, «который бы отражал соответствующий образный ряд», и заплатил трижды за три сделанных мною варианта, каждый из которых был более неопределенным и расплывчатым, чем предыдущий. И при каждой встрече, посвященной обсуждению дизайна постера, он заводил разговор о Пейменце. «Я знаю, что вы его близкий друг. Что он поделывает? А его дочь? Как она?» Эти вопросы всегда казались мне несколько попsequitur [3] . Теперь, узнав меня, он приветливо кивнул.

– Айра. Как вы поживаете?

– Доктор Шеппард, – сказал Пейменц прежде, чем я успел ответить, – спасибо, что заскочили; у меня гости, как видите…

Голова Шеппарда повернулась на плечах, как орудийная башня, перенося его взгляд с меня на Пейменца.

– Разумеется. Прошу прощения, что обременил вас своим присутствием; определенные вопросы обладают, может быть, некоторой срочностью. Впрочем, может быть, и нет. Я лишь хотел заронить зерно идеи, если можно так выразиться, что даже если конференция, посвященная духовной философии и экономике, по какой-либо причине не состоится на этих выходных, я все же хочу оставаться на связи – на очень близкой связи. Прошу вас, не стесняйтесь, звоните, когда захотите. – И, вручив Пейменцу свою визитку, он тронулся по направлению к двери. Меня удивило, что он двигался не так, словно катился на колесиках: он шел, как шел бы любой другой человек его размеров. Нормальная походка казалась странной в применении к нему. – Как я и обещал, я еще раз поговорю с правлением насчет вопроса о вашем жилье. Аиrevoir! [4]– Он открыл дверь и вышел, почти беззвучно закрыв ее за собой – плавно, как дым, выходящий из трубы.

Пейменц раздраженно швырнул его карточку на журнальный столик, заваленный другими карточками, нераспечатанными письмами, счетами.

– Что за нахальство – всегда появляться вот так, неожиданно… словно у него совсем нет расписания… и он постоянно твердит, что его конференция может не состояться, когда нет никаких причин для этого… Я никогда бы не согласился участвовать в этой его вылизанной дочиста и при этом все равно какой-то грязной конференции, если бы он не пообещал заплатить мне… Но он ведь очень хорошо знает, как мне нужны деньги.

Надеясь, что Пейменц помнит о том, что сам пригласил меня на кофе, я осмотрелся, ища, куда бы повесить кожаную куртку. Но разумеется, места для нее не было нигде. Стенной шкаф был полностью забит одеждой, которую никто не носил, и всяким хламом. Другие комнаты этого двадцатиэтажного высотного здания были в минималистско-модерновом стиле, без всяких излишеств – попытка соответствовать утилитарной, полной воздуха изгибчивой манере, позаимствованной архитекторами у И. М. Пея или Фрэнка Ллойда Райта [5]. Впрочем, Пейменц завесил стены этнически разнородной коллекцией гобеленов и ковров – персидских, китайских и юго-западных моделей от Сирса [6]. Еще он собирал старые лавовые лампы [7], и несмотря на то что у него отключили электричество, шесть ламп преспокойно продолжали работать, будучи небрежно прикручены к автомобильным аккумуляторам, с мотками изоленты вокруг наполовину обнаженных контактов. Лампы стояли на аккумуляторах, на столах, на каминных полках, их пластичные примитивные краски вспухали и опадали, беспрестанно меняя форму. (Говорили, что на прошлой неделе члены совета SFSU по кадровым вопросам, после заседания придя в полном составе на университетскую парковку, обнаружили свои машины загадочным образом обездвиженными.)