Доминик Пасценди - Чистая кровь [СИ]

Тут Никис сбегал в подсобку и вынес оттуда знаменитую ракию, которую уже лет триста его семья готовит из своего винограда. Ракия была разлита в бутыли из-под "Джека Дэниэлса", "Бифитера" и еще чего-то импортного. Он лихо вклинился в застолье с тостом за нашего защитника, потом пошли разговоры про общих знакомых…

Мне не давала покоя одна мысль:

— Так это ты приезжал к нам на Илию?

Момо помрачнел:

— Знаешь, это у меня здесь первое убийство. На учёбе два раза приходилось участвовать в расследовании, а тут в первый раз. Я и не думал, что в нашей деревне когда-нибудь столкнусь. И главное — как жестоко-то! За что его так? Безобидный же был дядька, да и дряхлый уже. — Момо задумался. — Слушай, а у вас никого чужих-то в усадьбе нет? Я, вроде, знал бы, но вдруг? Может, с тобой кто приехал?

— Да нет, из чужих — разве что я только, — решил я пошутить, но тут же, увидев, как меняется выражение лица моего школьного друга, понял, что шутка была неудачной и опрометчивой.

Чтобы отвлечь Момо, я налил в его и свою рюмки ракии и поднял тост за нашу дружбу. Момо хлопнул рюмаху, и мы затянули древнюю застольную песню про старого рыбака, как в юности — похабную, разумеется. Все взялись подпевать, и веселье пошло по обычной колее.

Я уж не помню, с кем и о чём мы дальше говорили — застольные беседы не отличаются связностью. Момо рассказывал байки про службу; мне запомнились две:

— Я вот слышал, у вас в Германии эти арабы, — он сказал другое слово, очень неполиткорректное, — совсем распоясались, к женщинам пристают, немцев вовсе не уважают?

— Так и есть, — ответил я, — только не в нашем городе. Пока.

— Эх! — Вздохнул Момо с осуждением, — у нас с этим проще. Тут в Нови-Винодели, на севере, какие-то негры повадились наркоту продавать. Тоже к девкам приставали, хамили местным. Потом на свою беду продали героин кому не надо — младшему сынку Маридесов. — Маридесы, сколько я помню, на севере острова были почти в таком же авторитете, как мы здесь, на юге.

— И что?

— Я как раз учился тогда на полицейского. Нас всей группой туда отвезли на усиление, когда одиннадцать штук этих негров нашли под обрывом мёртвыми. Мы долго рыли-копали, но от всех слышали только: "там лестница крутая, они поскользнулись в дождь". Никого так и не арестовали. А негры с тех пор в Нови-Винодели ни ногой.

— А ты говоришь, убийств не бывает?

— Ну как не бывает… У нас в Алунте не бывает… не бывало раньше. А вообще на острове случается, конечно.

Тут в разговор включился Никис:

— Ну да! Вот в восьмом году, например, в Ближних Ручьях случилось. Ты тогда был здесь?

— Был уже, — отозвался Момо. — Я тогда едва из армии вернулся, после двух контрактов. Это ж Чернокрак — ты помнишь старого Чернокрака?

— Конечно помню! Только какой же он старый? Ему тогда, когда он у нас математику вёл, лет сорок пять и было всего-то.

— А, ну да. Это он для нас старый, чтобы от молодого отличать, сынка его. Так вот, он овдовел то ли в пятом, то ли в шестом, а через год женился на сорокалетней вдове. Самому уже шестьдесят пять было, но крепкий ещё. И вдруг он узнаёт, что жена от него гуляет к его же ученику из выпускного класса. Ну, он взял свой пистолет, подкараулил их, когда они в апельсиновой роще Нисакисов обжимались, да и грохнул обоих. А потом пришёл на площадь к церкви, когда народ на службу сходился, да и выстрелил себе в висок.

Неправдоподобная романтичность этой истории так поразила меня, что я, не глядя, махнул сразу полкружки.

Я пил в основном пиво, а когда приходилось прикладываться к ракии, ограничивался маленьким глотком. А вот Момо как прорвало, и он вливал в себя рюмку за рюмкой. Ракию вообще-то не опрокидывают одним махом, хорошую, настоящую, деревенскую — положено смаковать, чтобы прочувствовать вкус и аромат. Момо пил её как русские хлещут водку.

Видно, расстроился из-за убийства. Да и устал, наверное, к вечеру: слишком много полицейским приходится в таких случаях бегать и писать, а он тут один.

Ну, его и развезло довольно быстро.

Он брызгал слюной, шепелявил и был уже явно пьянее, чем мог себе позволить. В форме все-таки. Я и сам-то был не совсем уже трезв, но, как уже было сказано, пил не ракию, а пиво — и потому соображал лучше, чем дружок мой детства закадычный.

Хватило нескольких слов Никису, сказанных как бы боком, углом рта. Хозяин бара кивнул, и вскоре Момо Браги, в сопровождении пары смутно знакомых мне парней, покинул заведение, даже не поняв, что его уводят.