Михаил Стрельцов - Узют-каны [litres]

Маруся резко остановилась, вглядываясь.

– У нас мало времени, – произнесла.

– Что случилось?

– Тайга горит. Чуешь запах? Пожар прорвался. К вечеру здесь ничего не останется.

Борис присмотрелся и различил сливающиеся с тучами клубы дыма:

– Успеем. Ещё далеко.

Через полчаса они добрались до первого улья, и хотя хижина стояла метров через двести на взгорье, идти дальше сил не было. По правде говоря, и не хотелось. Там ещё пахло изрубленным Спортсменом. Надо ждать. Ждать, когда Генка придёт в себя. Потом забрать вещи, оставить всё ненужное и сваливать, бежать, удирать, пока разум и жизнь ещё до конца не разрушились. Ну а пока можно перевести дух. Отдыхать и ждать.

Балагур всё-таки сходил к избушке, помня о прежнем опыте, пробираясь осторожно. Но вернулся быстро, принёс только вещи и две пачки сигарет.

– Пожрать нечего. Там кто-то был. Консервы исчезли. Хлеб тоже. Командирский ноутбук разбит. Что здесь происходит, Маша?

Маруся молчала, курила и вглядывалась в тайгу. Клубы дыма устремились ввысь, ветер разбрасывал пепел. Они совсем забыли о пожаре. Даже если через час Молчун не придёт в норму, нужно будет уходить. К вечеру, возможно, выйдут к посёлку. Девушка устала, сквозь тяжёлые веки она смотрела на спящего Молчуна и кивала, совершенно не вникая, пока Борис рассказывал о привидевшихся ему дочерях. Неужели всё кончилось? Слава Богу!

Молчун открыл глаза и неожиданно спросил:

– Что та тварь болтала о космосе? Бог как раз живёт в космосе, а где он живёт, нет места дряни. Особенно червям.

– Опять! – Борис всплеснул руками и поднялся. – Не могу слушать его бред, – подхватил рюкзак, зашагал к реке.

– Ты куда? – окликнула Маруся.

– Хочу побыть один. Мне надо подумать, – Борис оглянулся, погладил лысину и сморщенный лоб.

Тоска во взгляде, потрёпанное выражение на лице. Маруся запомнила его именно таким…

– Покурить есть? – Молчун сел, осоловело осматриваясь. – На пасеке, да? Хорошо. Не смотри на меня так, ладно? Знаешь, мы всего-навсего черви перед богом. Но что-то наши души должны значить? У-у, Господи, если ты есть, сделай так, чтобы я поверил, что ты есть. Потому что тяжело. Ты пойми, все эти черви заставляют думать, что кроме них ничего нет…

Маруся отвернулась и плакала. Один на один с сумасшедшим в тайге, когда через пару часов всё сгорит к чёртовой матери. Есть или нет справедливость? А если Молчун не вернётся, а останется таким же? Если встреча с монстром лишила его рассудка? Гена, в некой пародии на намаз, коленопреклонённо начал просить у бога объяснений, для чего всё произошло, просил смысла, любви, веры, какие-то сто процентов, затем сбавил до тридцати.

– Да заткнёшься ты или нет? – не выдержала девушка. – Теперь понимаю, почему от тебя жена сбежала. Заткнись и спи!

Молчун, расстроившись по поводу прерванного диалога с создателем, вновь тихо захныкал и, свернувшись, как в утробе – калачиком, прижался к земле…

…«Ну же! Давай!» – грудь жгло огнём, раздувало. Ещё немного, и она лопнет, как наполненный водой и сброшенный с балкона презерватив. Глоток воздуха! Всего один! Давай! Но сил не было. Вакуум внутри. Иван часто задышал носом, поднапрягся и, раздирая горло, выплюнул застрявший зеленоватый комочек. Таёжный воздух ворвался в лёгкие, отзываясь болезненными спазмами. Постепенно мир возвращался. Какое-то время действительно казалось, что смерть возможна. И ничего нельзя было объяснить тем засранцам, когда они волокли его в лес. Мокрота собралась в горле и преградила путь для дыхания и крика. Хорошо хоть нос не заложило, иначе он отбросил бы копыта минуты три назад. Сколько же он путём не дышал? Неважно.

Всегда полезно замечать и положительные стороны. Его сочли мёртвым и оставили. Значит, не думают, что он может вернуться и перестрелять их как куропаток. То, что ремень по-прежнему сжимает запястья, ничего не значит. Иван теперь знал – кто! Значение имело только это. Афганец, склонившись над ним с топором, вынул ампулы и шприцы. Думал, что Ваня подохнет без этой дряни?! Бортовский застонал и открыл глаза. Прямо перед ним, щекоча лоб, склонилась еловая лапка. Дерево вертикально уходило вверх, протыкая небо. На коре застыли слёзы смолы, вытекающие из пахучих волдырей. Отплевываясь, Иван подтянулся к стволу, упираясь в него затылком, оставляя волосы в липких раздавленных волдырях, ветка упала на лицо, обжигая щёки прикосновением. Несколько усилий – и ему удалось сесть. Поборов недомогание – надо ещё отдохнуть, задержка дыхания ослабила организм – он посмотрел влево. Сквозь сито кустарника можно было с грехом пополам различить дорогу, с которой его сюда принесли. Журчание реки, водовороты у омываемых валунов приятно успокаивали. Беспечно перекликались пичужки.