Дмитрий Ахметшин - Дневник запертого в квартире, или Сердца Под Октябрьским Дождём [СИ]

— Я всё ещё тебя не понимаю, — беспомощно сказала Алёна.

— Время будет, поймёшь, — его зрачки, вяло движущиеся в белковой оболочке, вдруг из чёрных стали белыми. Позже Алёна думала, что возможно, так упал свет, но подсознательно всегда понимала, что видела то, что видела. — У меня есть ключ, и я дам его тебе. Ты должна беречь его, так как он может спасти жизни. Много жизней. Я вижу две, но может, и больше. Этот ключ звучит и выглядит, как полосатый кот. Всегда остерегайся полосатых небесных котов. Твоя жизнь никогда не будет прежней. И наша жизнь тоже. Всех нас.

— Это странный совет, но… я постараюсь ему следовать.

Снова шаркающий звук. Пока Алёна обдумывала только что услышанное, индеец Большое Ухо пятился к двери. На его губах была улыбка — обычная улыбка умственно отсталого человека, улыбка ребёнка, за которой не таится никаких условностей, никаких «но».

— Жалко их, — сказал он, прежде чем растворится в сумраке за дверью. — Тебе не нужно было это видеть, птичка. Я хотел тебя задержать, но не успел. Ты уже ушла дорогой снов.

Дверь тихо закрылась.

— Но мне необходимо было это увидеть, — сказала, оставшись в одиночестве, Алёна. Держась за перила, она встала на ноги. Наполовину пустые души не знают покоя, пока не найдут чем себя заполнить.

Она оказалась в отеле спустя полчаса, смертельно замёрзшая, с больным горлом и студнем в лёгких. Пётр Петрович вышел из-за стойки, чтобы поддержать её под локоть, а после раздобыл плед, резиновую синюю грелку и чайник с травяным настоем. Он позвал Сашу, а та созвала общество синих горошин, развернув по всем фронтам наступление на ангину и воспаление лёгких, атакующих ослабленный организм Алёны Хорь.

— Тебе нужно пить больше жидкости, — говорила Саша. — Непременно с мёдом и вареньем. Несмотря на уединённость этого места, здесь хватает даров природы. С началом осени Пётр Петрович запасается ими в немереных количествах. Буквально набивает все кладовые. Но знаешь, милочка, зима здесь долгая, и к тому времени, когда начинает таять снег, не остаётся почти ничего.

Девушка только вымученно улыбалась и кашляла в платок.

— Не могу дождаться, когда вернусь домой, — сказала она.

Саша уронила ложку, извинилась, отправила кого-то из женщин помоложе за новой, на кухню, а сама долго и пристально разглядывала лицо своей подопечной.

Поддерживая под руки, её отвели наверх и уложили в постель. Попугая не было: по словам Саши, Чипса теперь обитала в кафе, идеально оттенив расцветкой своих перьев тягучие арабские мотивы питейного заведения.

— Нет, — ответил кто-то из женщин на вопрос Алёны. — Ни разу не слышала, чтобы она говорила.

Юру с позавчерашнего дня никто не видел. Выкроив момент между посещениями сердобольных постояльцев, которые, не отмыкая сердца и растягивая губы в фальшивых улыбках, несли конфеты, печенье, бутерброды и всякие другие яства, появился Пётр Петрович. Откинув край одеяла у ног Алёны и осмотрев ступни (она попеременно то не чувствовала их совсем, то едва сдерживалась от крика, когда их пронизывали иглы боли; переохлаждение — на редкость неприятная штука), он тихо сказал:

— Сегодня ночью сгорел дом отдохновения для Усталых. Собирался туда вчера вечером, но у меня заныло сердце, и я остался дома. Не знаю, что там произошло. Ничего не осталось. Сейчас на месте работает бригада МЧС. Ваш муж тоже мог быть там.

— Кто-нибудь выжил? — спросила Алёна, вспоминая своё пребывание в «Зелёном Ключе» как страшный сон.

Пётр Петрович покачал головой. Когда появилась бледная, как тень, Саша с ворохом таблеток парацетамола и аспирина, старый метрдотель, неловко поправив шапочку, испарился. Провожая его взглядом, Алёна видела, как он потрясён.

Таблетки она пить не стала, предпочтя им глубокий, живительный сон без сновидений.

Юру нашли ближе к вечеру. Вениамин Витальевич, коренастый, молчаливый мужичок, на праздновании дня рождения которого им довелось побывать на второй день после приезда, нашёл его сидящим на скамейке в одном из мрачных крошечных скверов с памятником каким-то давно забытым людям и привёл в отель. Хорь выглядел как человек, который вышел из дома за хлебом и заблудился в причинно-следственных связях, составляющих его жизнь. Свитер стоял колом от снега и льда. Кто-то из прохожих, проявив несвойственную местным жителям сердобольность, поставил рядом бумажный стаканчик с горячим кофе, и снег, уже к тому времени покрывший некрашеные доски, таял вокруг донышка до тех пор, пока кофе не остыл.