Луис де Хейро - Рука судьбы или Этюд о предопределенности [Тайны Египта]

В центре камеры находился колодец, огромная черная дыра, уходящая в недра земли, точно такая же, как в центре пирамиды в Каире. Не питая никаких надежд, мы снова и снова приближались к краю этого колодца и светили вниз фонарями, глядя в жуткую, безграничную черноту и гадая, придет ли к нам помощь из бездонных глубин.

Вскоре один из наших фонарей погас. Это напомнило нам, что близилась минута, когда мы и вовсе лишимся света. Как дети, мы жались друг к другу, охваченные ужасом от собственной беспомощности; подавленные и молчаливые, мы опустились на пол рядом с закрытым саркофагом, давно забывшим историю заключенной в нем мумии.

Со временем затихли последние слова. Час проходил за часом, и нам оставалось только ждать без всякой надежды на спасение, зная, что впереди нас ждет абсолютная темнота.

Лишь немногие, очень немногие способны осознать, что означает подобная тьма, вообразить это ощущение безымянного ужаса, что сжимает сердце и чудовищной свинцовой тяжестью падает на чувства, буквально вдавливая человека в землю. Какие необыкновенные видения и галлюцинации проходят тогда перед глазами! Все кружится, порой где-то в пространстве начинают плясать странные огоньки, похожие на разноцветных светлячков, затем из темноты появляются белые пятнышки, которые принимают облик мыслей, превращаются в призрачные, пугающие и фантастические безликие фигуры с искаженными формами — исчезают, чтобы вернуться — и возвращаются лишь для того, чтобы мучить, терзать и снова исчезнуть.

Ко всему ужасу нашего положения прибавилось и другое: температура в склепе, как мы заметили, быстро падала. Возможно, крайне угнетенное состояние духа сказалось на нашем кровообращении; но, как бы то ни было, холод постепенно проникал внутрь и пробирал нас до мозга костей. И, словно мук холода, темноты и пленения было мало, мы вскоре начали опасаться, что нас ожидает еще одно несчастье.

Наш странный молодой спутник, казалось, страшно страдал от холода: он весь дрожал, и я чувствовал содрогания его тела. Я стянул с себя куртку и накинул ее на плечи англичанина. Внезапно послышался слабый стон, очень похожий на тот, что мы слышали прежде. Я схватил профессора за руку. Он тоже услышал стон и приподнялся, прислушиваясь. И вновь мы услышали тихий стон, но теперь в отдалении. Мы протянули руки — и встретили пустоту: нашего несчастного спутника не было рядом, и мы услышали, как он отползал в дальний угол, чтобы страдать там в одиночестве.

У нас не хватило духу зажечь спичку и вытащить страдальца из его убежища. Мы инстинктивно понимали, что ничего хорошего из этого не выйдет, и потому вынуждены были молча слушать сдавленные стоны, время от времени срывавшиеся с его губ. Наконец его муки достигли апогея, и мы ощупью пробрались через склеп к укрытию нашего спутника, где обнаружили, что конвульсии прекратились, а бедняга в изнеможении лежит на полу.

Бережно и осторожно мы помогли ему подняться и вернуться под сень загадочного саркофага, словно ставшего нашим домом в этом мрачном подземелье. Мы ни словом не упомянули о его страданиях или их причине — и были весьма удивлены, когда он по своей воле начал тихо рассказывать нам свою историю.

— Я чувствую, что обязан поведать вам причину моих страданий, — слабым голосом произнес англичанин, опираясь спиной о закрытый саркофаг. — После этого вы вполне поймете, что ничем не сможете мне помочь или избавить меня от мук. Есть и еще один повод, заставляющий меня говорить — вы можете назвать это слабостью, но подобная слабость свойственна всем людям: я имею в виду желание облегчить душу, исповедаться во всех гнетущих сердце тайнах в тот миг, когда близится конец, прилив жизни сменяется отливом и отхлынувшие волны и пена обнажают все потаенные мели, пески и клубки водорослей.

Через несколько часов, я уверен, мои губы навечно замолчат. Я вынужден сделать это признание по причине, которую объяснит сама моя история; но если случится так, что вы все же сумеете спастись, я прошу вас, в качестве последнего милосердного деяния, навсегда оставить мое тело в этой гробнице.

Для того, чтобы я мог объяснить вам странные события, те звенья цепи Судьбы, что неодолимо влекли меня по волнам жизни и привели сюда, я должен рассказать вам о некоторых обстоятельствах из прошлого моих родителей и моего собственного детства.

Примерно в те годы, когда я появился на свет, мой отец, полковник Ченли, командовал важнейшим гарнизоном на севере Индии, у границы с Афганистаном. Он был ветераном индийской службы, и туземцы во всех уголках страны хорошо знали и боялись его. Полковник был человеком справедливым, но чрезвычайно суровым и непреклонным в исполнении правосудия. Ко времени женитьбы он уже вошел в лета, и друзья считали его закоренелым холостяком. Было немало толков, когда он внезапно объявил о намерении жениться и выбрал себе в невесты единственную дочь своего старого товарища, майора Апхема.