Адам Нэвилл - Некоторые не уснут

Но в заброшенных местах открывались другие регионы, либо они всегда были открыты, но не замечались из-за своей неуместности. Без суеты, шума, автомобильного движения и электричества, под луной распускались странные цветы, а любопытные двери и окна оставлялись беспечно раскрытыми. В этих проявившихся пространствах не было жизни. Лишь безмолвный взгляд того, что навеки "впиталось" в эти места. Но это никак не омрачало восхищение Тоби такими вещами. До сего момента, потому что он прощался со всем этим. Прощался с местами, где живые уступали по численности мертвым.

Я повернул обратно к морю. Ближе к береговой части Арроманша я нашел открытый ресторан. И стал изучать его пожелтевшее меню, сквозь коричневое стекло, в животе при этом у меня урчало. Широкие окна были тонированы, чтобы защитить посетителей от жары. Много лет назад кто-то счел это хорошей идеей. Возможно, в 70-ых. Этому городу, казалось, были неведомы короткие пики процветания, то и дело случавшиеся со времен упадка. Как и везде, люди уезжали, когда исчезали туристы, закрывались заводы, зарастали поля, и пропадала работа.

Я больше уделял внимания ценам, чем блюдам в ресторанном меню. Самолюбие заставило меня между делом выудить из кармана монеты и пересчитать их. Я знал точно, сколько при мне денег. Наряду с хрустящей заветной купюрой в десять евро, с которой я не мог расстаться, это была моя последняя наличность: три евро и тридцать четыре цента. У меня было тридцать два цента, но недалеко от кладбища я нашел две позеленевших одноцентовых монеты и отполировал их до пригодного состояния, пока Тоби таращился на небо, расположившись среди бурьяна и надгробий. Моя половина платы за проживание в гостевом доме, в виде пяти евро, была погребена на дне моего рюкзака. Та "пятерка" все равно, что пропала для меня, поскольку скоро станет собственностью желтолицей старухи.

В тот вечер мне не светило никакого нежного стейка или бургиньона (традиционное фр. блюдо из тушеной говядины - прим. пер.). Разве что "супчик дня" и чашка кофе. Когда я вернусь в Вулвергемптон, остатки денег придется распределить на две недели, до следующей выплаты пособия. При мысли об этом у меня закружилась голова. Пришлось даже ненадолго прислониться к оконному стеклу ресторана, чтобы не упасть. В ресторане я заметил курчавую голову посетителя, склонившегося над столом с едой.

В ресторане было тепло. Коричневого цвета стены были обшарпанными и облезлыми. Казенная мебель. Жесткий ковер. За прилавком со стеклянной перегородкой и пустыми галогенными конфорками, я не увидел никого из персонала. Несмотря на множество столов, там находился только один посетитель. Похоже, какой-то старик в плохом парике и платье для беременных, поедающий суп. Я отвернулся от него. Рядом с его столиком было кресло-коляска и полиэтиленовый пакет из супермаркета, набитый детскими книжками.

Пройдя вдоль широкого прилавка, я заглянул через него и пробормотал "Здрасьте" в сторону предположительно находившейся за дверью кухни. Никто не появился.

Я сел за столик у окна. Сквозь него ничего не было видно, кроме каких-то расплывчатых зданий и уличного фонаря, похожего на странный шар. Я по-прежнему слышал шум моря. Мне казалось, что оно сейчас черное, как нефть, и поднимается снаружи по стеклу ресторана.

Наконец, с темной кухни, шаркая, появилась тощая старуха с мужской стрижкой, и приблизилась, ни разу не взглянув на меня. Она бросила на столик передо мной меню в тяжелом переплете, затем ретировалась за прилавок, где занялась своими делами. Я почувствовал себя неловко в своем неподобающем наряде. Я не мылся уже три, нет, четыре... нет, минимум, пять дней. Тело под одеждой стало заскорузлым от грязи и дурно пахло. Сдуру я даже позавидовал инвалиду в ужасном цветочном платье для беременных. Оно, хотя бы, было чистым. С чего я взял, что я могу войти сюда и есть?

Я поднял обшитое искусственной кожей меню, которое было размером с альбом для марок, с кисточкой вместо закладки. Я испытывал к себе горячее отвращение, от того, что нарушил баланс и беззаботность. Будто для меня, неряхи в грязных матерчатых ботиках, есть во французских ресторанах было в порядке вещей. Я выглядел нелепо.

Сложив стоимость супа со стоимостью кофе, я снова пересчитал в голове свою наличность, чтобы убедиться, что мне их хватит.

Официантка вернулась. Она поняла, что я - англичанин. Кто еще нанесет сюда визит, теперь, когда американцы не покидали пределов своей страны, оставаясь со своими собственными мертвецами? Она скорее пролаяла, чем произнесла: