Стивен Кинг - Если она кровоточит

Разбудил его лишь треск расколовшейся снаружи стены. За ним последовал второй, еще более громкий треск, и глухой удар, от которого содрогнулся пол. Упало дерево, и, должно быть, очень большое.

Огонь в дровяной печке догорел, превратившись в ложе из ярко-красных угольков, которые то вспыхивали, то гасли. Вместе с ветром он теперь слышал, как песок стучит в окна. В большой комнате на первом этаже было душно, по крайней мере на данный момент, но температура снаружи, должно быть, упала (со стола), как и было предсказано, потому что дождь превратился в мокрый снег.

Дрю попытался проверить время,но его запястье было обнажено. Он предположил, что оставил часы на ночном столике рядом с кроватью, хотя и не мог вспомнить наверняка. Он полагал, что всегда может проверить время и дату на своем ноутбуке, но какой в этом смысл? В северном лесу была ночь. Нужна ли ему еще какая-нибудь информация?

Он решил, что да. Ему нужно было выяснить, не упало ли дерево на его верный "Субурбан" и не разбило ли его вдребезги. Конечно, нужда была неправильным словом, нужда была в чем-то, что вы должны были иметь, подтекст состоял в том, что если бы вы могли получить это, вы могли бы изменить общую ситуацию к лучшему, и ничто в этой ситуации не изменилось бы в любом случае, и была ли ситуация правильным словом, или она была слишком общей? Это было скорее исправление, чем ситуация, исправление в данном контексте означало не исправление, а—

- Перестань, - сказал он. “Ты что, хочешь свести себя с ума?”

Он был почти уверен, что какая-то его часть хотела именно этого. Где-то в глубине его головы дымились пульты управления, плавились автоматические выключатели, и какой-то сумасшедший ученый в восторге потрясал кулаками. Он мог бы сказать себе, что это из-за лихорадки, но он был в прекрасном настроении, когда в Деревне стало плохо. То же самое и с двумя другими. По крайней мере, физически.

Он встал, морщась от боли, которая теперь, казалось, терзала все его суставы, и пошел к двери, стараясь не хромать. Ветер вырвал ее из его рук и отшвырнул от стены. Он схватил его и держал, его одежда прилипла к телу, а волосы струились назад со лба. Ночь была черной—черной, как сапоги дьявола для верховой езды, черной, как черная кошка в угольной шахте, черной, как задница сурка,—но он мог различить громаду своего пригородного дома и (возможно) ветви деревьев, колышущиеся над ним на дальней стороне. Хотя он не был уверен в этом, он подумал, что дерево пощадило его Сабурбан и приземлилось на сарай для оборудования, без сомнения, пробив крышу.

Он плечом закрыл дверь и повернул засов. Он не ожидал появления незваных гостей в такую грязную ночь, но не хотел, чтобы дверь распахнулась после того, как он ляжет спать. И он собирался лечь спать. Он подошел к кухонному столу при неверном свете тлеющих углей и зажег фонарь Коулмена. В его ярком свете комната выглядела сюрреалистично, пойманная вспышкой, которая не погасла, а просто продолжалась и продолжалась. Держа его перед собой, он направился к лестнице. И тут он услышал, как кто-то скребется в дверь.

Ветка, сказал он себе. Его занесло туда ветром и каким-то образом поймало, может быть, на приветственном коврике. - Да ничего особенного. Пойду спать .

Снова послышалось царапанье, такое тихое, что он никогда бы его не услышал, если бы ветер не выбрал эти несколько мгновений для успокоения. Это звучало не как ветка, а как человек. Как будто какой-то сирота из бури слишком слаб или сильно ранен, чтобы даже постучать, и мог только царапаться. Только там никого не было ... или все-таки было? Может ли он быть абсолютно уверен? Там было так темно. Черные, как сапоги для верховой езды дьявола.

Дрю подошел к двери, отодвинул засов и открыл ее. - Он поднял вверх лампу Коулмена. Там никого не было. Затем, когда он уже собирался снова закрыть дверь, он посмотрел вниз и увидел крысу. Вероятно, это была Норвегия, не огромная, но довольно большая. Она лежала на потертом приветственном коврике, одна его лапа—розовая, странно человеческая, похожая на детскую руку—была вытянута и все еще царапала воздух. Его коричнево-черный мех был усеян крошечными кусочками листьев, веточек и капельками крови. Его выпученные черные глаза смотрели прямо на него. Его сторона вздымалась. Эта розовая лапа продолжала царапать воздух, точно так же, как она царапала дверь. Едва слышный звук.

Люси терпеть не могла грызунов, визжала во все горло, если видела хотя бы полевую мышь, бегущую по плинтусу, и не было смысла говорить ей, что эта маленькая хитрая кауэринская бестия, несомненно, боится ее гораздо больше, чем она сама. Сам Дрю не очень любил грызунов и понимал, что они переносят болезни—хантавирус, лихорадку от укусов крыс, и это были только два наиболее распространенных заболевания,—но он никогда не испытывал к ним почти инстинктивного отвращения Люси. Но больше всего он испытывал к нему жалость. Вероятно, это была та самая крошечная розовая лапка, которая продолжала царапать пустоту. Или, может быть, белые искорки от фонаря Коулмена, которые он видел в его темных глазах. Он лежал там, тяжело дыша и глядя на него снизу вверх, с кровью на шерсти и усах. Разбитый изнутри и, вероятно, умирающий.