Ширин Шафиева - Сальса, Веретено и ноль по Гринвичу [litres]

Учитель подскочил к люку буквально через секунду. Увидев неподвижно лежавшего Кафара, он сразу всё понял и огорчённо воскликнул:

– Аллах, Аллах! – А затем, немного поразмыслив, добавил тихонько: – Как удачно получилось.

Он быстренько разыскал крышку, закрыл люк и навалил сверху пару досок и лист картона. За всем этим Кафар наблюдал, стоя рядом. Затем Учитель, склонившись над импровизированным надгробием, прошептал:

– Я надеюсь, тебя никто не будет искать.

Так оно и вышло: о существовании Кафара с того момента все словно забыли, даже его родители не поинтересовались, куда пропал их сын. И Кафар остался в школе, скитаясь по ней, одинокий, и в моменты отчаяния жалел, что ему не были выданы звенящие цепи для пущего эффекта. Никто не видел его и не слышал, даже Учитель, хотя, когда Кафар проходил рядом, он вздрагивал и становился печальным и беспокойным – минут на пять.

– И, знаешь, я совсем на него не злюсь, – с тоской заключил Кафар. – Всё равно я его люблю и уважаю. Хотя теперь и знаю почему.

– Почему? – севшим голосом спросила Бану. – Что было на той стене?

Кафар игриво пригрозил ей пальцем:

– Ты мне всё равно не поверишь!

– После того как я узнала, что ты привидение, ты ещё думаешь, что я в состоянии во что-то не поверить? Так что там было?

– Пойди и посмотри сама.

– Я разгадала твой хитрый план, – кокетливо сообщила Кафару Бану. – Ты хочешь, чтобы и я убилась, тогда мы с тобой могли бы день и ночь танцевать бачату.

– Я хотел бы танцевать с тобой день и ночь, но я не хочу, чтобы ты умерла, именно поэтому я рассказал тебе правду, – с горечью ответил Кафар.

– Тогда скажи, что там было.

– Не могу. Это не моя тайна. Но если хочешь узнать и если у тебя хватит смелости – могу достать для тебя ключ от той двери.

Бану сразу же согласилась; в таких ситуациях храбрость обычно не подводила её.

– Прямо сейчас? – Она возбуждённо заплясала на месте.

– Да нет, ты что. Сейчас куча народу придёт, как потом в мужской раздевалке появишься?

– Женщина в мужской раздевалке производит совсем иной эффект, чем мужчина – в женской. Но ты прав. Так когда?

– В пятницу приходи пораньше. Я заранее открою дверь, чтобы ты не возилась с ключом.

Бану была уверена, что не сможет заснуть этой ночью после того, что узнала. Она долго думала о том, каково Кафару жить в виде призрака, которого никто не видит и не слышит. Ему должно быть очень одиноко, хотя саму Бану одиночество и смерть не пугали. Единственное, чего она боялась, – так это после смерти обнаружить себя снова в утробе какой-нибудь женщины и осознать, что всё начнётся по новому кругу. Может, младенцы, которые умерли, не родившись, – это те, кто сумел уговорить Вселенную избавить их от продления наказания в виде бесконечно повторяющейся жизни. Вот бы кто-нибудь смог утешить её, сказать ей, что реинкарнации не существует, подумала Бану, погружаясь в сон. Удивительно, но ей удалось отследить момент засыпания, и поэтому, идя по совершенно незнакомой улице, она точно знала, что всё вокруг – лишь плод её воображения. Периодически посматривая на свои руки, чтобы не терять контроль, Бану шла вперёд. Руки были полупрозрачными и серыми, пальцы то отрастали, то укорачивались и напоминали таинственных морских червей, растущих из песка. Улица вокруг тоже неуловимо менялась. Она состояла сплошь из маленьких домиков, примыкавших друг к другу вплотную, земля была вымощена булыжником. На первых этажах теснились магазинчики, и буквы на их вывесках всё время менялись, а иногда и вовсе превращались в непонятные иероглифы. Бану заприметила в конце улицы заброшенный дом, облицованный красным поливным кирпичом: точь-в-точь такой стоял на одной из маленьких улиц в Баку. Ноги сами понесли Бану в этот дом, потому что к заброшенным зданиям она всегда была неравнодушна.

Подъезд был расписан пасторальными сценами, но краски от времени потемнели и растрескались. Роскошные кованые перила, местами продавленные, извивались, как клубок змей, а ступеньки оказались щербатыми, словно по ним скатилось чугунное ядро. В здании было темнее, чем должно было быть в это время суток. Бану стало страшно, но нездоровое любопытство гнало её дальше. Поднявшись на второй этаж, она пошла по длинному коридору. Старые доски так и прыгали у неё под ногами, но шума не издавали. Несколько раз Бану напомнила себе, что это всего лишь сон. Из-за приоткрытой двери в конце коридора падала косая полоса света, тусклого и умирающего в пыли. По своей недавно приобретённой привычке Бану остановилась у двери, чтобы подслушать. Она услышала мужской голос, несомненно, принадлежавший Веретену: