Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

Катюха, жена Михея, тоже его ругала — знает же, барбос, что не всем по душе острота, и всё равно лезет, навязывает, прямо-таки насаждает. Мало ему, что вся теплица и пол огорода не по делу используются, на все эти горчицы да хрены, так еще и соседям неприятности. Лучше бы он, конечно, тюльпанами всё засеял, те хоть продать можно.

Михей молча сопел над борщом, шевелил желваками и слушал.

Утром взял нож и траурной тучей надвинулся на теплицу — истреблять перцы. За хлипкой дверцей его встретил привычный запах зелени. Душный, влажный и неместный. Михей погладил остроносые листья и осмотрел раздобревшие до зеркального блеска плоды — красные, зелёные, желтые, оранжевые и бурые, почти черные. Вспомнил рассаду. Как ставит её на окно под лампу, как робко тянется из земли первый росток, за ним второй, третий… тепло по сердцу так и льётся. Весна в этих местах неуверенная, будто пьяная, ночной мороз хоть когда готов ударить — высадишь зелень, а тот её за ночь минусом и побьёт, и тащит Михей в теплицу кирпичи, и строит там небольшую печку, чуть ниже пояса, и трубу вдоль крыши под коньком закрепляет — всё впрок должно идти. Топит, ночью встаёт, чтобы дрова подкинуть и молодую поросль проверить.

Нож в руке потяжелел, будто по́та насосался. Душно стало. Михей пробежал глазами по ухоженным кустам, по доверчиво сверкавшим из под листьев перчикам, и горько вздохнул.

Катюха осмотрела метровую стопку ящиков и хмыкнула. А с остальным что? Михей поднял на неё глаза, кольнул страшным взглядом и покачал головой. Собрал урожай, а кусты изничтожил.

— А-а, — махнула Катюха.

Не повезло ей с мужиком, так она считала. Вот стоит рядом, пялится на свои перчики, как с детьми с ними возится, а настоящих и нет. Не с той ли остроты, что он жрёт с утра до ночи? Кашу за ним и собаке не дашь — до того острая. А хрен тереть начнёт, куда там луку — в дом не зайти, аж глаза щиплет.

Катюха винила за бездетность мужа, в её роду у всех женщин с этим был порядок. У неё две сестры, и у каждой по двое детишек. Грешным делом, Катюха стала присматриваться к Ерёме, который жил у оврага, его жена последнее время болела, вяла как сорванный цветок, того и гляди… а мужик-то ничего… Ерёма… эх, до чего же плохо это. Неправильно! Вот так думать. Михей дельный, хозяйственный, молчаливый немного, зато добрый. Только зачем ему столько доброты, если разделить не с кем? Её бы детишкам.

Михей приблизился, одну руку положил Катюхе на плечо, другой надавил на лопатку: выгнул так спину — не сутулься. Катюха выпрямилась, но еще сильней скисла, поплелась на кухню кипятить трёхлитровые банки.

Этой ночью Михею снились кошмары, будто не кусты перчика он ножом рубит, а топором людей. И до того натуральные осколки ему виделись в надломленных костях, что проснувшись, захотелось руки помыть и лицо вытереть. Открыл глаза — повсюду круги, сердце колотится. Глубоко вздохнул и на другой бок повернулся, успокоился и снова задремал.

И опять в руке топор, а перед глазами кровавые лужи.

Утром дождь шелестел по листьям, постукивал по капюшону, капельки стекали по рукавам в карманы. Чужая собака облаяла, не вылезая из будки. Михей отправился в лес, к месту, где за оврагом из земли выступают огромные камни, похожие на исполинские кирпичи. Они будто дышат теплом, снег не лежит в том месте даже в самые холодные зимы. И трава здесь живёт странная — с толстыми и ветвистыми стеблями, пушистая и ярко-зелёная, как водоросли.

Михей спустился в овраг и присел на рыжеватый камень под огромным папоротником. Дождь утих, он опустил капюшон, осмотрелся — буйная, сочная зелёнь. Ручей течет чешуйчатой от коричневых листьев змейкой, шелестит по корням, ползёт и прячется под камни. Что-то красное блестит под ногами, Михей наклоняется и видит небольшой, размером с куриное яйцо перчик — кожица лоснится, натянутая упругими изгибами мякоти. Михей присматривается и глазам не верит, проводит по перчику пальцем, пробует палец на вкус и выпучивается — бомба! Едва дыхание держит, до того перец острый. Ради такого не жаль и всю теплицу пустой держать.

Наклоняется ближе, разводит ладонями листья — плод всего один, и кустик слабенький, долго не протянет. Лось придёт греться, лисица или заяц — помнут, растопчут. Михей аккуратно срывает перчик и крутит в руке, разглядывает — необычный, странный, кладёт в карман, как сокровище.

Вот тогда, по дороге домой он и встретил мужиков, Серёгу и Баклана, и вроде помирился, и пошел дальше домой перец сушить, чтобы редкие семена из него добыть. А Катюхе ни слова — снова обложит.