Дмитрий Костюкевич - Жуть-2

— Умница, — похвалил Божену и задержал ладонь на её плече. Судя по скривившемуся рту, девушка боролась с желанием смахнуть руку Щекачёва, как смахивают таракана.

Добрался до Погодина. Угрюмая тень перечертила компьютер. Покашливание с нотками сомнения, приторный запах одеколона. Что-то из рекламы «наш парфюм придаст вам мужественность».

— Я боюсь, Виктор, вы напутали с графиками, — произнёс Щекачёв.

— Да нет же, всё верно.

— Увы, увы, — разочарованное цоканье языком, — Распечатайте для меня проект. Я переговорю с боссом, рассудим, как усовершенствовать вашу работу.

Голова Погодина поникла.

Уже в электричке он грохнул кулаком по сидению:

— Ублюдок!

Полегчало.

Малая родина приветствовала осенним дождём. Когда-то он излазил город вдоль и поперёк, от комбината к комбинату. Изучил каждый двор. В детстве воображал себя путешественником, в юности — этнографом, книгу мечтал издать, по городским легендам. Легенд хватало: о призраках микрорайона Речной-4, о демонах закупоренной шахты, о затопленном немецком танке на дне Тигриного озера.

Очередная запись в альбоме несбывшихся мечтаний.

Городские окраины почти не изменились. Груды щебня, ржавеющие на автостоянке машины. Мрачные типы с двухлитровыми баллонами крепкого пива. У магазина с ироничным названием «Центральный» старушка-божий одуванчик продаёт вещи для грудничков; на одёжке не отстиранные бурые кляксы.

Сестрина пятиэтажка.

Юля встретила в прихожей с сыном на руках. Погодин чмокнул сестру в щёку, малыша — в нежнейший пушок на темечке. Вручил подарки.

Юля обвела взором убранство квартиры.

— Так вот и живём, — сказала смущённо.

Продавленный двумя поколениями диван, кроватка, манежик, игрушки, телевизор, на кухне в углу — принтер и ноутбук. Когда Витю Погодина окончательно отторгнет столица, будет спать в ванне, как герой Евгения Леонова, постелив пальто. А летом — на балконе. Сказка!

— Скромно и со вкусом, — оценил Погодин, — Не хуже, чем в Европе.

— Пошли есть, врун, — ущипнула его сестра.

Он водрузил на обильно сервированный стол бутылки «Джека Дэниэлса» и красного марочного вина. Под горячую еду жаловался на вредное начальство. Сестра ни на что не жаловалась, всё в её жизни было хорошо. А что денег нет, и папаше на ребёнка плевать — бывает, справимся, образуется.

Племянник, демонстрируя новоприобретённые навыки, расхаживал по кухне, и цеплялся то за маму, то за дядю Витю. Виски согревало.

Курить сестра разрешила на балконе. Он вышел, шаркая тапочками, чиркнул зажигалкой.

— Ни фига себе, — прошептал сквозь стиснувшие сигарету губы.

В низине, за Юлиным жильём, темнело длинное деревянное здание. Оно зарылось в овраг, притрушенное листьями, невероятно старое. Два этажа, плоская, крытая жестью крыша. Слепые окна с зубастыми осколками стёкол. В последний его визит сюда в деревянном чудовище обитали люди, чахоточные завсегдатаи зон, промышляющие героином цыгане. Теперь и они бросили дом. Здание походило на гроб из затопленной подземными водами могилы. Гнилой гроб.

С чёрной дерматиновой дверью одной из квартир на втором этаже…

— Ну и сосед у тебя, — сказал Погодин. Юля непонимающе заморгала.

— Барак. Я считал, его снесли сто лет назад.

— Обещают! — фыркнула Юля, помешивая в кастрюле кашу для сына, — А он — хоть бы хны, стоит, где стоял. Бесплатный отель для бомжей, — она нахмурилась и добавила: — Но в нём и бомжи ночевать брезгуют.

— Или бояться Тролля, — улыбнулся Погодин, болтая в стакане алкоголь.

— Кого?

— А ты не слышала? Школьниками мы называли барак «домом Тролля». В честь маньяка, который в нём жил.

— Ну, спасибо, братик, — хмыкнула Юля, — Именно то, что мне хотелось узнать на новоселье.

— Так, когда это было! И ты же у меня смелая. Бесстрашная суперсестричка. Помнишь, как полезла меня из Тигриного озера вытаскивать?

— Спрашиваешь! Ты, дурачок, танк нырнул искать.

— А он есть, танк-то.

— Паша и тот с тебя смеётся. Дядя у нас с приветом, ага?

Через час, получив свою порцию поцелуев, племянник был торжественно переправлен в кровать. Юля убрала еду и устроилась напротив с бокалом вина.

— Ну, рассказывай про Тролля своего.

— Да что рассказывать, — пожал он плечами, ощутив вдруг холодок, — Орудовал здесь в лихие девяностые. Дрол у него фамилия была. Александр Дрол.

— Людоед! — щёлкнула Юля пальцами, — Я помню его фоторобот на столбах. Жуткий такой, он мне ночами снился. И мама запрещала со двора выходить.