– Бежим!
Матвей ухватил рыжую за руку, и в вдвоем они бросились к лесу.
Мирра
Навьи приближались вместе, но, образовав вокруг нее плотное кольцо, остановились, и вперед двинулась только одна. Должно быть, определили лидера, которому достанется угощение. Мирра смотрела на нее, как завороженная, разглядывала неясные очертания лица сквозь простыню, а когда навья подошла совсем близко, струсила, закрыла глаза. Лучше не видеть этого, не знать, в какой момент наступит конец.
Мертвячка тянула. Сердце колотилось как бешеное, и Мирра, если бы могла, заорала бы, поторопила бы тварь. Сколько можно мучить? Убей уже, убей, не растягивай пытку!
Что-то холодное коснулось ее щеки, Мирра дернулась, но глаза не открыла, зажмурилась крепче. Вот он, ее последний момент. Сердце зашлось в бешеной скачке, словно хотело настучаться вдоволь напоследок, а вот легкие, наоборот, сжались, не выпустили набранный воздух. Стало так больно, что она не смогла даже закричать.
– Мирослава… – пробился к ней голос. Не Матвея. Женский, незнакомый. – Девочка моя…
Сердце ударило еще раз и замерло. Мирра никогда не слышала этот голос, но сейчас внезапно узнала. И стало еще больнее, хотя казалось, больнее просто некуда. Но теперь это была не физическая боль. Теперь ей казалось, что ее мир разрывается на части, погребая ее под обломками. Последние несколько дней, а особенно – часов, мир шатался, раскачивался на ветру, но ей удавалось удерживать его. Просто не думать о том, что происходит. А сейчас он развалился как карточный домик, наконец обнажая все, от чего она так отчаянно бежала.
Та, которую она втайне ненавидела всю свою жизнь, которую стала ненавидеть еще сильнее несколько часов назад, стояла перед ней, сомнений не было. И почему-то сейчас, когда ее ледяные пальцы касаются щеки, ненависть куда-то исчезла. Захотелось броситься к ней, обнять и наконец разрыдаться.
По щекам покатились огромные горячие слезы, которых не было уже много лет. Вообще не было всю сознательную жизнь. Но не было никакой возможности удержать их.
– Мама?
Мирра медленно приоткрыла глаза. Навья стояла перед ней, все такая же, как была: замотанная в простыню, с едва угадывавшимися под ней чертами лица, но Мирра больше не боялась. Чувствовала, что она не желает ей зла. Что она здесь не за этим. Медленно подняла руку и аккуратно, боясь сделать что-то не так, увидеть что-то не то, отвернула простыню с лица.
Девушка была совсем молоденькой, младше Мирры. С тонкими чертами, бледной бескровной кожей, огромными бездонными глазами, смотрящими в одну точку, будто мертвые.
– Мама, – повторила Мирра, не решаясь до конца поверить в то, что видит перед собой. И хоть она никогда не видела даже фотографий, сейчас узнала ее. Они были похожи. Похожи так, как могут быть похожи только мать и дочь.
Навья повернула к ней голову, а глаза запоздали, и Мирра поняла, что она не видит ее. Чертово новолуние не позволяет ей увидеть дочь. Но она улыбнулась. И эта улыбка ласковой волной прокатилась по ее телу, уняла боль, заставила вновь забиться сердце, но уже не бешено – спокойно, тихо, почти умиротворенно. Только слезы потекли по лицу сильнее.
Мирра оглянулась на стоящие вокруг фигуры. Она все поняла. Поняла, как они смогли войти к ним в дом. Степа говорил, что разрушить защиту навьи могут лишь в том случае, если в доме их ждут, если хотят, чтобы они вошли. И сейчас Мирра поняла, что они действительно ждали их. Не облекали это желание в слова даже в мыслях, но ждали всю жизнь.
– Отойди от нее! – грозный голос заставил ее вздрогнуть, метнуть фонарем в сторону. Голос Мирра узнала, и сердце, до этого уже успокоившееся, снова забилось сильнее, на этот раз радостно.
Луч фонаря выхватил еще две фигуры, живые фигуры, стремительно приближающиеся по тропинке. В руках Лики был фонарь, Матвей держал в одной руке небольшой мешочек, а другую сжимал в кулак. Должно быть, там была заговоренная соль, о которой как-то упоминал Степа. Соль, способная на время обездвижить навью.
– Матвей, нет! – успела крикнуть Мирра за мгновение до того, как он осыпал бы солью стоящую перед ней навью.
Та тоже обернулась, закрылась рукой, но ее, конечно же, это не спасло бы. Матвей замер на секунду, но этого времени хватило Мирре, чтобы продолжить:
– Они не причинят нам вреда! Это наши мамы! – слово прозвучало на языке чужеродно, сразу стало понятно, что Мирра никогда раньше не произносила его. По крайней мере, никогда оно не было адресовано конкретному существу. – Это наши мамы, – повторила она тише и спокойнее, пробуя слово на вкус, перекатывая его на языке.
Читать дальше