— Хорошо, — сказал Фадлан. — Но пусть она вас не видит и не ощущает вашего присутствия. Понимаете?
— Да.
— Видите ли вы связь, соединяющую эту женщину с вашим мужем?
Баронесса забеспокоилась.
Она видимо испугалась, как бы стараясь спрятаться.
— Нет… Я не вижу… Она мне не позволяет. Она меня ищет.
Фадлан повторил более энергично:
— Я хочу, чтобы вы видели… Смотрите, смотрите хорошенько!
Прошло еще несколько минут. Варенгаузен в ужасе откинулась назад.
— О! О!.. Она меня ищет!
— Избегайте ее. Я вам приказываю видеть!
— Погодите… Я вижу… Точно будто бы светящаяся лента… Красная и голубая… Она выходит из Бориса и окружает эту женщину.
— Флюидическая связь. Жизнь, — пробормотал Фадлан.
Баронесса пронзительно вскрикнула от ужаса, вся задрожала и протянула руки, словно стараясь защититься от надвигающейся опасности.
— Боже мой, Боже мой! Она меня увидела… Я не могу скрыться, ради Бога, помогите! Она… Валашка меня убьет!
Одним прыжком Фадлан очутился около нее и, как бы закрывая ее своим телом, поднял правую руку к небу, опустив левую к земле. Это была священная поза древних халдейских жрецов, защищавших кого-нибудь от злого духа.
— Вы говорите о валашке, — проговорил он, — я вас не понимаю… Какая валашка?
— Эта женщина эта женщина!..
Она замолкла с широко открытыми от ужаса глазами.
Моравский пришел на помощь к Варенгаузен.
— Ну да… Она говорит о княгине.
— Княгиня… Какая княгиня? — проговорил, бледнея, Фадлан.
Вдруг, точно приняв решение, нахмурив свои брови, он положил свои руки на голову молодой женщины.
— Вы сохраните воспоминание о всем, что было… Проснитесь!
Баронесса содрогнулась и стала постепенно приходить в себя.
— Вы сказали: княгиня, — обратился Фадлан к Моравскому. — Какая княгиня? Вы ее знаете?
— Княгиня Джординеско… Вы и сами ее знаете, вы были представлены ей на том же вечере у Репиных.
Фадлан пробормотал.
— У нее моя кровь!
Между тем, Варенгаузен окончательно пришла в себя. Она была совершенно спокойна и только бледность, проступившая на ее лице, указывала на пережитое волнение.
Фадлан долго смотрел печальными глазами на молодую женщину и сказал:
— Я думал принести вам в жертву все мое прошлое…
И, видя ее изумленный взгляд, добавил:
— О, вы меня, конечно, не понимаете. Но с этого мгновения меня нельзя считать больше среди существ этого света, потому что моя жизнь приносится в жертву вашему счастью.
Как будто бы отдаленное воспоминание промелькнуло в памяти молодой баронессы при этих загадочных словах Фадлана, но она ничего не успела возразить, так как в разговор вмешался Моравский.
— Я понимаю, это гипноз, — обратился он к доктору. — Я понимаю еще, что в этом случае вы послали… вы послали душу субъекта туда, куда вам было угодно. Но как случилось, что эта женщина видела баронессу? Вот этого я не понимаю.
Фадлан не без иронии посмотрел на него.
— Там, где гипнотизеры Запада допускают случаи посылания души, там маги своей волей посылают призрак тела и даже само тело, если нужно, дорогой мой друг!
В то время, как в доме Фадлана происходили описанные события, молодой Варенгаузен лежал в каком-то полузабытье на низкой тахте в будуаре у Джординеско.
Уже в продолжение трех недель он плохо сознавал, где он. Сейчас ему казалось, что голова его совершенно пуста и мысли не за что зацепиться; не было никакого воспоминания и вместе с тем не было никакого интереса к жизни. Он бессмысленно смотрел на красавицу-княгиню, которая стояла перед черным алтарем в длинных одеждах и египетском уборе на голове, сверкая драгоценностями и своей красотой. В жаровне курились ароматы, и завеса не скрывала черного зеркала.
— Шеваиот! Шеваиот! Шеваиот!
Она бросила щепотку куренья на жаровню.
— Шеваиот, соедини твою всемогущую волю с моей!
Глаза ее изумленно раскрылись: клубы пахучего дыма, вместо того, чтобы подниматься кверху, низко стлались по полу.
— Что такое? Дым жертвоприношения не принят? Есть чужое влияние?
Она с удвоенной силой приступила к заклинанию.
Барон слегка приподнялся на тахте. Он увидел, как под влиянием заклинаний в темном зеркале медленно образовался светлый круг. Круг этот сначала был бледен и расплывчат; постепенно он удлинился, проступили контуры человеческого тела, вырисовалась стройная женская фигура, наконец, прояснело и лицо: можно было разобрать все черты до самой маленькой.
Читать дальше