Василий Криптонов - Беги!

Что-то подхватило меня, оторвало от земли, сжало. Меня как будто разглядывали. Я, задыхаясь, смотрел в пустоту, и пустота смотрела в меня. Ей было на меня плевать. Она не понимала, как я здесь оказался, что я здесь вообще позабыл, кто я.

– Присматривать надо за своими детьми, – просипел я. – Не можешь сам – няньку найми!

Вряд ли пустота меня услышала. Если она хотела что-то от меня узнать, то узнала это, пока смотрела.

Воздух свистнул в ушах. Невидимое нечто размахнулось и швырнуло меня туда, откуда я пришёл. Я летел бесконечно, кувыркаясь в воздухе, слыша голоса, визг и рычание, пение, смех, плач, видя безумное мельтешение разноцветных пятен. Вот они слились в одно, белое, которое разрослось и заняло собой всю вселенную. И звуки собрались в неразличимый гул. Он истончился, пронзил мне голову насквозь, а когда исчез – исчезло всё.

Заминка

Что позор, а что полёт –

Всё дорога разберёт

И понесёт…

И – по концам.

Кого-то – чёрт,

А кто-то – сам.

Когда я очнулся, всё вокруг было белым.

– Где я? – С трудом сам узнал свой голос. Горло саднило, едва-едва получалось сипеть.

– Вы в больнице, – произнёс приятный голос. – Как самочувствие?

Я с трудом приподнял голову. Подождал, пока сфокусируется взгляд. Ну да, больничная палата. И медсестра, почему-то знакомая.

– Живой, – просипел я.

– Да вижу. Чувствуете себя как?

– Жить буду, – упорно сказал я.

Медсестра вздохнула и сделала какую-то пометку в планшетке. Я поднял взгляд, увидел капельницу. Опустил взгляд, увидел иглу у себя в руке.

– Что со мной?

– Сильное обезвоживание. Вас в шесть часов утра нашёл мужчина, который шёл на работу.

Шесть часов утра… Сколько из этих шести часов я бежал, а сколько валялся без сознания? Вряд ли получится выяснить. Да и не это нужно было выяснять.

– Это же вы, да? – прошептал я. – Я вас узнал. Вы нам тогда сказали про Виталия… Виталия…

Медсестра кивнула. Потом покачала головой.

– Там ваша спортплощадка – проклятая, что ли?

– Уже… нет, – улыбнулся я. – Лена. Девушка. Тоже была. Пожалуйста…

Силы меня стремительно покидали, говорить связно не получалось. Медсестра постучала авторучкой по планшетке и кивнула:

– Попробую узнать. А пока – отдыхайте.

Я закрыл глаза и сразу провалился в забытье.

***

К Лене медсестра провела меня ночью, после того, как я заверил её, что если она этого не сделает, я буду обыскивать все палаты в больнице. Я сам встал и, пусть покачиваясь, но держался на ногах. Ступни были забинтованы, и боль заставляла на каждом шагу скрипеть зубами.

В палате было темно. Стояла одна-единственная койка, на которой без движения лежала Лена.

Я не сразу узнал её. Голова была забинтована, лицо неподвижно, глаза закрыты.

– Инсульт, – сообщила медсестра шёпотом.

– Но она поправится?

Медсестра помялась.

– Вообще-то я не должна…

– Да ради бога! Я не буду на вас в суд подавать.

– Врач сказал, там уже спасать было нечего. Мозг умер. Сильнейшее кровоизлияние. Даже если бы её привезли сразу, шансы были бы мизерные. Сознания нет, моторных функций нет. Дышит она сама, возможно, сможет есть, но это всё.

Я сел на край койки. Ноги больше не держали. Они и так выдержали слишком много.

– Послушайте, вы не должны здесь…

– Пять минут, пожалуйста. Подождите снаружи.

– Две минуты.

Я обречённо кивнул.

Когда медсестра вышла, прикрыв за собой дверь, я придвинулся ближе к изголовью. Взял безжизненную руку, погладил её. Коснулся щеки Лены.

– Так ведь нечестно, – прошептал я. – Ты не остановилась. Ни разу даже не остановилась, я всё видел. Так какого же хрена? Этот сопляк нарушил правила!

Злость пометалась внутри меня и умерла. Слёзы закапали на простынь. Лицо Лены напоминало лицо трупа.

***

Я выписался из больницы утром. Добрался до дома и первые сутки просто лежал, глядя в потолок. Не хотелось ни шевелиться, ни даже думать. Перед глазами стояло лицо. Мёртвое, безжизненное. Которое больше никогда не улыбнётся, никогда не исказится яростью.

Забыть это лицо я не мог. И не хотел.

Первые пару недель я ходил на работу, огибая школу по широкой дуге. Потом заставил себя проходить через площадку, как прежде. Это место перестало быть раем, перестало быть адом. Оно стало объективным ничем, но там находилось моё личное кладбище, и я долго не мог заставить себя навестить мертвецов, а когда заставил, их там не оказалось. Это было просто место.