Кристина Александрова - Идеальное искажение

– Дежурный, – еле слышно сказал Стас и сжался в комок. – Он вызвал тебя по тревоге и не успел нащупать границу. Кажется, ему руку оторвало, Вань.

– Ну, мы видим только кровь, никаких обрывков вроде нет, – машинально пробормотал я. Понял, что сказал, обернулся – Стас был белее, чем побелка на стенах. – Нет-нет, расслабься. Я не то хотел сказать. В смысле…

Я заткнулся. Мгновение спустя дежурный, старшина Лунёв, показался из-за косяка, махнул перебинтованной рукой и испарился. Рука была целой… ну, по крайней мере, выглядела. Очень вовремя.

– Ты точно психолог? – хмыкнул Стас.

– Я точно тот, кто каждый раз вытаскивает тебя из приступа, – буркнул я в ответ. – Остальное тебя не должно волновать. Мои методы тоже.

Я взглянул на часы. Не так уж долго мы тут провозились, могу заглянуть к Нике. В это время у неё не было посетителей, да и медперсонал рядом не находился. Если успею не нарваться…

– Небылицын, я знаю, что ты там, – послышался в динамике селектора голос Соболева. – Отчёт. Немедленно.

Нарвался.

Стас оглянулся на меня, я состроил недовольное лицо.

– Труба зовёт. – Я поднялся с кровати. – Давай, постарайся уснуть. Завтра поговорим. И старшина Лунёв с нами.

Я вышел из комнаты прежде, чем Стас успел возразить.

И, конечно, никакой отчёт не собирался сдавать. Было бы о чём рассказывать.

Я зашёл в палату, опустился на стул, стоявший возле кровати. Вслушался в размеренное пиканье кардиомонитора, всмотрелся в бледное лицо, сравнившееся оттенком с идеально белым постельным бельём. Взялся за руку, мягко погладил длинные пальцы – такие ещё называют «музыкальные». Длинные чёрные ресницы не дрогнули, да я и не ждал этого.

– Ника, возвращайся скорее, – тихо сказал я. – Нам всем тебя не хватает.

Если Стас находился вблизи от пика фазы, то Ника приближалась к её дну. Способности больше не выплёскивались наружу – наоборот, они забирали всё, до чего дотягивались, погружали своего носителя в кому и иногда позволяли вынырнуть обратно. Этакий анти-приступ. Из самого глубокого ребят приходилось вытягивать врачам – чаще всего это была остановка сердца. И среди них были не самые приятные ребята, но самый неприятный из них, Антон Петрович, конечно, достался Нике.

– Чего ты сюда таскаешься, – ворчал он каждый раз, когда видел меня на пороге её палаты. – Думаешь, ей легче станет?

– Тебе видней, – каждый раз бесстрастно отвечал я. – У тебя на руках все её данные.

Для Ники это был третий «минусовой» приступ. Слишком рано для финального, «плюсовых» она пережила семь, и тот, что случился в кабинете Соболева, стал финальным и сильнейшим. Но искажение всё это мало волновало, оно погрузило девочку в кому десять дней назад и не собиралось возвращать. Слишком долго.

Слишком странно.

Я помнил, что было за пару минут до комы. Мы были в её комнате, и Ника радостно рассказывала о том, что собирается после всего этого поступить на психолога в медицинский и стать таким же психологом, как и я. Она говорила, что с моим появлением здесь всё изменилось в лучшую сторону. Что такие здесь нужны. Что…

Она застыла, ощутив прилив, какой бывает перед приступом. А потом обернулась ко мне, схватила меня за руку и с жаром сказала:

– Не вздумай уходить, понял? Что бы ни случилось, не смей…

«Дно» отключило её прежде, чем она договорила, и прежде, чем я смог хоть что-то понять. И это научило меня четвёртому знанию, с каким мне пришлось столкнуться в моей «карьере» героя: не всё на свете ты можешь контролировать, даже если ты супергерой. Сначала все эти ребята доказывали мне эту простую истину, теперь внутри неё оказался я сам.

А потом была и пятая – ты не можешь спасти всех. Просто потому, что не всё зависит от тебя, и – предыдущая истина – не всё на свете ты можешь держать под контролем.

Когда я вышел из палаты Ники, мимо меня проехала каталка, управляемая лейтенантом Оздоевым. Под чёрным покрывалом угадывались очертания женского тела.

– Колотухина, – ответил лейтенант на незаданный вопрос, не снижая темпа. – Дно не пережила.

Никто до сих пор его не переживал, и это было тем, что я не мог контролировать, но что – я был уверен на все сто тысяч – когда-нибудь должно было прекратиться. Потому что в противном случае всё, что я делал, было бессмысленно – всё равно все эти ребята погибнут, как ни старайся. Но каждый из нас гнал эту мысль как можно дальше.

В некотором роде все мы здесь были адептами странной религии – делали заведомо безнадёжное дело и верили, что однажды всё переменится в лучшую сторону. Горстка дураков…