Вячеслав Сахаров - Метель

Лена была одета тоже в дубленку, но короче. Темные локоны спадали на красивое лицо, она курила сигарету, сидя в кресле. Я ей нравился, это я точно знал. У нее была привычка прищуривать глаза, и еще у нее была классная задница. Им было тогда по четырнадцать.

– Мне сегодня до шести, – вставила Тоня.

Тоня самая младшая. Светлые волосы, красивые глаза и по-детски красивое лицо. Фигуры как таковой не было, но глядя на ее красивое лицо, хотелось, чтобы она была.

Беситься – неотъемлемая часть любой компании такого возраста, особенно если в компании два противоположных пола. Завалишь девчонку и тискаешь ее, та бьется, вырывается, делает вид, что она против, но ей нравится. Форточка открыта, из нее валят клубы сигаретного дыма, снег с ветром врываются в комнату. Под подоконником, как и на нем, образовалась лужа. Кого останавливала такая погода в четырнадцать – пятнадцать лет? Мы бесились и не думали о школе. Не знаю как, но как-то диван выдерживал нас. У нас было другое детство.

Самым страшным наказанием было не пойти гулять. В то время мы боялись родителей, а сейчас родители боятся детей. Культура тоже была другая. Мы сидели с мамами на кухне, лепили пельмени, а теста всегда было больше, чем фарша, и из остатков этого теста можно было что-нибудь сделать. Фантазия, к сожалению, не у всех была, поэтому я просто его жарил. Это было здорово.

Откуда у современных людей столько злости? Да все оттуда же, от бескультурья. А откуда культура, если в стране бардак. Посмотрите, что показывают по телевизору! А игрушки какие? У нас были кубики из дерева, ровные по ГОСТу, пахли и в руках лежали словно волшебные. А сейчас что? Непонятного качества пластмасса, кривое все, дефектное. Ребенок пытается построить из них свой мирок, башню, дом, не важно, это для него мирок, познание через касание, а у него не выходит, он рушится, потому что все ненадежно. Вот так у многих рушатся мечты. Как домик из кубиков, неправильных кубиков.

Потом и дальше, в школе, у него что-то не получается, он не хочет, потому что с детства знает, что все напрасно, злость копится. Он не подозревает, что она, злость, сидит в нем с детства, с домика из неправильных кубиков, с момента, когда не дали родители телефон. И эту массу из глубин сердца он выплеснет на взрослых, на учителей например, или слабых.

В двери раздался стук. Все мы притихли.

– Кто это? – спросила шепотом испуганно Лена, мы пожали плечами.

Я пошел открывать. Мало ли кто это может быть, может, какие пацаны пришли, к нам часто ходили ребята с других компаний. Как я уже говорил, дверь закрывалась универсально. Я снял верхнюю доску. Я был в пуховике нараспашку, мы редко раздевались в квартирах, не знаю почему, шапка была на затылке, а во рту дымилась сигарета. Я убрал нижнюю доску, открыл дверь, дыхание сперло.

На пороге стоял милиционер, я его знал. Серые шапка и куртка были в снегу. Взгляд был каким-то пустым, но в то же время недобрым. На лестничной площадке, где была эта квартира, никто больше не жил. Все квартиры пустые, на четвертом этаже тоже, жизнь, образно говоря, начиналась с третьего этажа.

Я подумал в первую очередь о том, что, возможно, мы бесились и не замечали, как шумно, и соседи вызвали милицию. Да, это хорошая мысль, но все бы ничего, я бы так и думал, если бы не его вопрос. Он меня знал и знал, где я живу, а также знал, что эта квартира нежилая.

– У ВАС ЕСТЬ ТЕЛЕФОН?

– Что? – спросил я. – Это шутка?

Но он на это ничего не ответил. Глаза стали злыми, лицо приобрело странную гримасу, зловещую. Он вытащил руки из карманов. Я пристально смотрел на него и не знал, что происходит. Внезапно он на меня бросился. Мы вылетели в коридор. На шум пришли пацаны. От увиденного они потупились, я бьюсь с ментом. Я встал, и мы уже оказались в комнате, он крепко держал меня за грудки, я его правой рукой за шею, левой за ворот. Девчонки залезли с ногами на диван и вжались в стену, я видел как у Лены выпала сигарета, Шурик ее потушил.

Мент снова рванул меня, пытаясь сбить с ног. Его глаза черные. Что за бред, – проскочила мысль.

– Отпусти! – говорю, задыхаясь, я.

– Да отпустите его, – говорит мирно Шурик.

Он стал открывать рот, смотря на меня.

– Что вы делаете? – спросил я.

– Похоже, он чокнутый, – сказал Сыр.

Рот открывается все шире, кажется, он сейчас разорвется. Шире, невозможно широко. Я в шоке стою и смотрю в его широко открытый рот.

– Мамочки! – кричит Кристина.

Я не хотел его бить. Видит бог, не хотел, но мне пришлось. Изо рта вылезало нечто. Черно-коричневое, с тонкими черными змеевидными щупальцами. Они извивались, как ленточный червь, паразит, который вылезает из богомола, когда его раздавишь. Оно лезло. Мой желудок поднимался вверх, пытаясь выдавить остатки обеда, но потом встает на место. Я пытаюсь найти в кармане раскладной нож, который я носил с собой, но не смог, исчез.