Анатолий Субботин - Мадонна и свиньи

По моему предположению, ворота от скамейки, где я отдыхал, находились метрах в двухстах, и я давно уже должен был их достичь, поскольку прошёл никак не менее километра. Однако ни ворот, ни вообще ограждения передо мной не появилось. Только всё те же кусты, деревья и асфальтовая дорожка, пересекающаяся другими, ей подобными. Я подумал, что, может быть, незаметно для себя свернул с центральной аллеи и двигаюсь в неверном направлении. Надо вернуться к исходной позиции – к Колесу – и попробовать ещё раз. Чёрный силуэт Колеса, возвышаясь над деревьями, служил хорошим ориентиром. Минут через 10–15 я был у цели. Определив, как мне показалось, точно, центральную аллею, я вновь пошёл по ней. Но история повторилась: время текло, а ворота не показывались. Я решил идти до конца. Главное – никуда не сворачивать, и тогда непременно упрёшься в забор. Так я прошагал час или больше. Ветер усилился. Набежавшие тучи скрыли звёзды. Вскоре закапало и полило. Я встал под ближайший клён, но он недолго защищал меня от дождя. Я промок и замёрз. Впрочем, продолжать путь тоже не хотелось. Я устал и с тоской смотрел на аллею, уходящую вдаль. Это было похоже на кошмар. За час можно пересечь из конца в конец, по крайней мере, два таких парка. Вытягивается он, что ли? Или дело, может быть, не в парке, а во мне? Обычно чуждому суеверий, мне вдруг припомнился леший, который развлекается тем, что кружит людей по лесу. Но здесь не лес. Здесь место вполне культурное, с хозяином-человеком. Или всё же и сюда затесался какой-нибудь дух, какой-нибудь ПАРКОВЫЙ? Послушай, парковый, отпусти меня! Что я тебе сделал? Смотри, я иду промокший и уставший, как будто у меня нет дома, и нет конца моему пути. И ни души вокруг, хотя я нахожусь в центре города. Поверь, это не смешно! Так я взывал к духу, но не было мне ответа. Тогда я обратился к людям. «Сторож! Милиция! – кричал я. – Кто-нибудь, наконец!» «Кто-нибудь» появился. Ко мне подбежал пёс – нечистокровный, лохматый, близкий к ньюфаундленду. Подбежал тихо. От неожиданности я немного испугался и остановился. Пёс тоже встал, затем сел. Мы смотрели друг на друга.

– Послушай, – сказал я ему, – не знаю, как тебя зовут, отведи меня к своему хозяину. Понимаешь, со мной происходит что-то странное: я заблудился в трёх соснах. И милиция куда-то пропала. Обычно шагу нельзя ступить, чтобы не натолкнуться на блюстителя порядка. А тут – никого. Поневоле начинаешь испытывать чувство ненужности и заброшенности… Ну, пошли. Где твой хозяин? Наверно, он здесь служит сторожем. Впрочем, кем бы он ни был, всё равно пошли к нему.

Но не тронулась с места собака. «А что если она бродячая, и нет у неё никакого хозяина?» – подумал я. И мне ничего не оставалось, как побрести по аллее дальше. Пёс шёл за мной следом. Я почему-то вспомнил стихи Сельвинского:

Со мной, правда, был не кот, а пёс, и струя звенела не в бокал, а текла за шиворот, но в общем всё было похоже. Даже Мария откуда-то взялась, словно по щучьему веленью. Разумеется, я ещё не знал, как её зовут. Молодая женщина сидела на скамейке и держала над собой зонт. Мне запомнились короткая кожаная юбка, замшевая куртка, хрипловатый голос курильщицы и довольно большой рот, полный красивых зубов.

– Простите, – сказал я, – вы не подскажете, где выход из парка?

– Ты что, пьян? – спросила она.

– Вроде того, хотя вина я не пил.

– Так бы и сказал, что хочешь познакомиться, а то – «выход». Знаем мы ваши выходы!

Тут я заметил, что дамочка сама «под мухой».

– Ладно, садись рядом, – продолжала она, – но не прислоняйся ко мне, ты весь мокрый… Ну, что же ты молчишь?

– Мне приятно видеть вас и разговаривать с вами, – сказал я, сев на скамейку, – но я немного устал и замёрз, полночи гуляя в этом красивом парке. Пойдёмте куда-нибудь отсюда.

– Нет, ты сначала скажи, чем я тебе понравилась.

– У вас замечательная улыбка и… (я слегка помедлил) ноги.

Она усмехнулась.

– То-то… Ладно, пошли. На, неси зонт… А куда мы идём?

– В бар в таком виде меня не пустят, – сказал я. – Лучше всего – ко мне. Я переоденусь. Мы сварим кофе. Есть коньяк.

Она засмеялась:

– А ты ничего: шустрый!

– Это от робости и отчаяния, – заметил я.

Мы прошли метров сто, когда в кустах неподалёку послышались треск и мужской голос: «Машка, блядь, где ты?» Лицо женщины исказилось полунедовольством-полуиспугом.