Антон Бильжо - Где сходятся ветки [litres]

Мы еще немного помолчали на купленной в ИКЕА кухне. За окном стучали колесами, проносясь сквозь воздух, поезда. Подчеркивали нашу неподвижность и затерянность в пространстве.

Наконец Михаил Тихонович поднялся. Я все думала, в чем смысл акции. Вернулся, чтоб остаться? Поблагодарить? Объяснить, зачем забрал «Тихомировку»? Но он, не оборачиваясь, побрел к двери. Медленно спустился. Механизм лестниц и перил, вращая зубчатые колеса, погрузил в себя вырезанную из жести плоскую фигурку.

Вернувшись на кухню, я взяла пригоршню фенозепама и забросила в рот. Хорошо, что дверь после Гаркунова так и осталась приоткрытой. «Скорую» вызвала соседка. Она зашла и увидела меня лежащей на полу.

Пару недель пришлось провести в психиатрической клинике. Стесняться этого я не собираюсь. Коллектив там подобрался прекрасный. С доктором мы даже подружились. У него была замечательная черта. Когда он тебе про тебя же рассказывал, ты выглядел, как кусок прикола. И фамилия у него была смешная – Ирискин. Узнав про копировальный аппарат, Ирискин попросил сделать себе копию – чтобы сидела с беременной женой.

«С одной стороны, Маша, вы производите впечатление шизофренички с паранойальным бредом и расщеплением личности, – объяснял доктор. – С другой – ясно, что все это чистый невроз на фоне переутомления. В сочетании с прекрасно развитым воображением. Чего вы романы не пишете?»

Я пропила курс антидепрессантов и стабилизаторов. Потихоньку начала выкарабкиваться. Ирискин сказал, надо себя беречь и любить, холить и лелеять. Не делать резких движений. Соблюдать режим. Если нельзя просто отдохнуть, то на работу устроиться такую, чтобы не напрягаться.

В НЦПЗ было хорошо, выходить не хотелось. Где-то в его недрах остались ценные сведения о биопринтинге.

Впереди ждал ворох забот. За жилплощадь в Бутове надо было платить – на квартиру Тоненьки покупателей пока не находилось. Томск по-прежнему казался дном. В то же время все, связанное с институтом и большими надеждами, отзывалось тупой болью.

Я зарегистрировалась на хедхантере, стала искать среди знакомых с детства профессий и наткнулась на компанию по производству курятины. Встретили меня там с распростертыми объятиями, все-таки дипломированный специалист.

Первые полгода походила за птицей. Знакомые запахи, кормежка по часам. Я все еще была на терапии.

Потом уже перевелась бренд-менеджером несколькими этажами выше. Там не было мясников в запачканных кровью халатах, как я любила. Мирно клацали клавиатуры. Приходя домой, смотрела сериалы и гуляла, как с Гаркуновым, только без него. Представляла, что страдания прессуются в полезные ископаемые. За пару лет меня полностью отпустило. Еще пять – минули, как один день.

Раньше, глядя на спешивших по домам упаковщиц, сортировщиц, навесчиц, укладчиц, маркировщиц в меховых шапках, болотных кочках, дутых куртках и высоких сапогах, я содрогалась от ужаса. Бегут зомби по московской разбавленной тьме мужу грудок нажарить. А теперь во всем этом виделось что-то уверенное. Жалко становилось, наоборот, коллег бренд-менеджеров с масенькими татуировками птичек на закрытых местах. Или была у нас одна – с изумрудными волосами и реально в розовых очках.

К метро я ходила обычно вместе со всеми через облезлый лесок. Иду как-то раньше обычного и вижу беременную девушку с окровавленными бинтами на запястьях. Милое рыжее русское лицо с мягкими чертами и ленивыми глазами чуть навыкате. Девушка сидела на корточках и горько плакала.

Пока ждали неотложку, выяснилось, что ее выгнал жених, теперь ей негде жить. Это была вопиющая несправедливость. «Наркоманка она. Уже третий раз приезжаем», – сказал пропитой седой врач, когда сделал перевязку и раздраженно захлопнул дверь.

Как только «Скорая» уехала, девушка попросила ее проводить. Умоляла подняться, поговорить с мужем. Рука в чистом манжете бинта манила в черноту подъезда. В тот момент мне стало страшно. Ведь есть на свете абсолютное зло. Каждый день ходишь по краю. Особенно если совсем один.

В ответ на запрос из космоса прямиком в наш отдел спустили Гришу, мы учились на одном курсе, я его с трудом вспомнила, он всегда сидел на первой парте. Нам было по тридцать. При первом взгляде на него становилось спокойно. Хороший парень, домашний. Все у него ладилось. По вечерам Гриша ждал с цветами в большом плюшевом кулачке – перевести через страшный лес. Говорил без умолку. Познакомил с матерью. Сказал, что хочет не меньше троих детей. «Маш, ты вообще, знаешь, какая ты умная и красивая. Ты чего себя не ценишь?»