Анатолий Махавкин - Ьени Бездны

— Тестикулы, — как-то задумчиво произнёс Паша. — Хм…

— Новое слово? — участливо спросила Диана. — Продиктуй в диктофон, я тебе позже растолкую.

— Думаю он и так догадывается, что именно ты любишь сжимать в кулаке, — угрюмо отозвался я.

— Свои побереги, — огрызнулась эта змеюка. — А то сожму — мало не покажется.

Дверь, за которой исчез Хробанов, приоткрылась и раздался громкий шёпот:

— Входите.

— Я тут, — откликнулся Самойлов и продолжил свой разговор с пустотой, — Ёп-та, ну повесь ты табличку: «Ремонт» или что-то в этом духе. Ну какого ты мне паришь?

Окончания интереснейшего монолога я так и не услышал, потому что массивная дверь захлопнулась за спиной, отсекая все звуки по ту сторону своего дубового тела.

Я оказался в небольшом зале, практически полностью окрашенном в бледно-голубой цвет. Посреди комнаты располагался предмет, отдалённо напоминающий кресло, над которым долго и упорно работали скульпторы-авангардисты. Внутри чудовищного приспособления прятался крохотный высохший человечек, присоединённый доброй сотней проводов и шлангов к непонятным приборам, баллонам и прочей гудящей машинерии. На неподвижном сером лице, изборождённом глубокими морщинами, яростно пылали пронзительные чёрные глаза. Я поёжился. Под взглядом Утюга мне всегда казалось, будто мысли просвечивают мощным рентгеном, причём включают его на полную.

Тонкая иссохшая ручка, напоминающая лягушачью лапку, приподнялась и слабо взмахнула.

— Садитесь, — просипел голос призрака.

Ух ты! Кто-то притащил небольшие раскладные стульчики и поставил их полукругом перед устрашающим агрегатом. Прежде мы совершенно демократично стояли пред царём мира сего и выслушивали его советы и пожелания в полной тишине.

Диана протанцевала по толстой ковровой дорожке и со вздохом: «Привет, пупсик» поцеловала мумию в лобик. Как трогательно! Интересно, а этот Рамзес ещё как-то умудряется её трахать или только за жопу щупает?

— Сядь, — хрипнул Утюг, — Дело важное.

Хробанов остался стоять рядом с шефом, невзирая на то, что стульчик ему тоже принесли. Он с задумчивым видом читал надписи на табличке, пришпиленной к спинке кресла. Судя по насупленным бровям и складкам у рта, дела шли не очень хорошо. А учитывая то, что Сергей Николаевич умел неплохо скрывать чувства, пресловутая лисичка пряталась где-то, совсем рядом.

Утюг что-то негромко сказал и Хробанов, глубоко вздохнув, повесил табличку обратно. После этого тщательно оправил пиджак, да так, словно вытирал ладони, после прикосновения к чему-то гадкому.

— В общем-то не имело особого смысла собирать вас именно здесь, — сказал Сергей Николаевич и потупил глаза. — Однако Пётр Степанович настаивает на том, что он должен вас всех увидеть, перед отправкой. Произнести, так сказать, напутственное слово.

Отправкой? Что за фигня?

— Отправкой? — прогундосил Паша. — Что за фигня?

— Пупсик, ты куда-то отправляешься? — в голосе Дианы звучала искренняя озабоченность. — Опять в Швейцарию? Прости, но вероятно в это раз я не смогу сопроводить тебя. У меня…

Мумия подняла руку вверх, и все тут же умолкли. Даже те, кто не успел сказать ни единого слова, но очень подозревали, что куда-то едет вовсе не Утюг.

— Пётр Степанович никуда не уезжает, — поморщился Хробанов. — Боюсь его состояние несколько ухудшилось и не позволяет совершать дальние переезды. Отправляемся все мы. Причём — немедленно.

Теперь я понял, зачем сегодня принесли стульчики. Не будь их, кто-то обязательно шлёпнулся бы на жопу. На красивую жопу, обтянутую дорогущей юбкой. На лице обладательницы упомянутого органа появилась такая гамма чувств, что стал бы в тупик и опытнейший физиономист.

— А что, согласия у меня никто спрашивать не станет? — поинтересовался я, поёживаясь под пронизывающим лазером чёрных глаз. — Возможно у меня совсем другие планы…

— Ситуация критическая, — жёстко отчеканил Хробанов. Но при этом почему-то смотрел на Диану. — И боюсь мы не можем дожидаться, пока кто-то решит свои проблемы. Согласия спрашивать никто не будет. Существуют рычаги воздействия на каждого из вас и, если потребуется, их используют.

Некоторое время все молчали, обсасывая услышанное, а потом бес противоречия во мне разбушевался. Он принялся кричать, что нам всё пофигу, что нас можно прибить только попаданием атомной бомбы и то — в сердце. В общем, мы были в гостях у самого чёрта и выяснили, что не брат он нам.