Ширин Шафиева - Не спи под инжировым деревом

– Какой красноречивый х…, – прокомментировал Джонни, читавший всю эту дребедень через моё плечо, обдавая меня пивными парами. – Позовём его на наш концерт, пусть проп…т что-нибудь.

– Мы всех позовём, – злорадно ответил я. – И деньги за вход возьмём. Они расплатятся за всё время, что игнорировали меня и мою музыку.

– Нашу музыку, – мягко поправил меня Джонни.

В этот момент дверь платяного шкафа с наводящим ужас скрипом открылась.

– Полтергейст, – сказал Джонни и глумливо захихикал, но я пихнул его в бок:

– Я забыл тебе рассказать…

– Что, ваше привидение знаменитое? Ты всё время о нём п…шь, но я ни разу его не видел.

– Она в последнее время странно себя ведёт, посуду нам вчера всю перебила.

Воздух в комнате едва заметно заколебался, и мне стало не по себе. Я чувствовал, что на меня смотрят нехорошим взглядом.

– Ё…й стыд, ты что, правда в это веришь? – Цинизм Джонни бывает забавным, когда не касается лично вас.

– Не вопрос это веры, но вопрос… – договорить мне не дали мои собственные джинсы, которые вдруг со смертоносной яростью пушечного ядра полетели мне в голову с верхней полки шкафа. Следом ринулись ещё одни джинсы, точно такие же, запасные, потом брюки, свитера – меня атаковал мой собственный гардероб. Ремни бросались в лицо, словно взбесившиеся змеи, рубашки валились в одну кучу, как фанатички, в экзальтации готовящиеся к добровольному аутодафе – оцепенев, я наблюдал за этой рвотой, одолевшей мой шкаф, а Джонни бегал вокруг и потрясённо матерился. Наконец шкаф опустел, а у меня в голове таинственным образом попавший туда женский голос выкрикнул:

– Пошёл вон с мой дом!

– Простите, дамочка, но это уже давно не ваш дом, – сказал я вслух.

Джонни уставился на меня:

– Бля, это вот что щас за на х… было?

– Почему-то бывшая хозяйка этой квартиры только сейчас заметила наше присутствие.

Джонни стоял на месте, выпучив глаза. Минут десять мы молчали, разглядывая кучку моей одежды.

– На х… тебе столько одинаковых джинсов? – спросил наконец Джонни. Очевидно, такова была защитная реакция его мозга: отчаявшись понять произошедшее, он решил переключить внимание на что-то более земное.

– Чтобы в грязных не ходить. – Нагнувшись, я рассеянно подобрал один носок. – Надо же, а я его везде искал.

– И давно у вас эта пое…нь?

– Вчера она перебила посуду на кухне, – равнодушно ответил я, роняя носок обратно в кучу, невзирая на риск вновь расстаться с ним без возможности воссоединения.

– На…?!

– Понятия не имею. Мне некогда было об этом думать. Нам надо дописать песню.

– Я что-то не хочу здесь оставаться, извини, съё…юсь, – заявил Джонни, прихватил со стола недопитую бутылку пива и направился к выходу. – Ой, здрасте, тётя Зохра. – Моя мама, оказывается, уже вернулась и переобувалась в коридоре.

– Ты песню сам допиши, у тебя классно получается, я тебе не нужен особо, – умаслил меня на прощанье Джонни и поспешил убраться.

– Что случилось? У мальчика был испуганный вид.

– Это потому, что я признался ему в любви.

– Как?! – Я догадался, что мама хотела выронить из рук кулёк с покупками, но потом вспомнила, что там лежат яйца, и решила обойтись без театральных жестов.

– Да, я сказал, что всё это время только притворялся его другом, а сам пылал тайной страстью, – сказал я и удалился в свою комнату, хихикая, как идиот. События двух прошедших дней слегка расшатали мои нервы, и без того чересчур артистические. Мама побежала за мной.

– Что тут произошло? – закричала она, увидев поле битвы с павшей одеждой.

– То же, что вчера на кухне. Меня пытались избить моими собственными вещами. Поэтому Джонни был напуган.

Мама присела на край кровати с огорчённым лицом.

– Нет, так же невозможно жить! Мало того, что теперь мне приходится мыть посуду самой, теперь ещё это! А если завтра она возьмёт и вышвырнет в окно моё золото?

– Носи его всё на себе, как арабская женщина. – Неужели можно беспокоиться о каких-то жалких двух с половиной золотых браслетах, когда происходит нечто настолько необычное?

Скоро и Зарифа пришла домой. Мы рассказали ей о новой активности призрака, и таким образом гроза меня миновала: сестре стало не до моего хамства, ей было страшно, она даже собиралась не ночевать дома, пока я не напомнил, что ей не у кого ночевать. Настолько близких подруг Зарифа себе не завела. Подозреваю, что во всём виноват её змеиный характер.

Я навёл в комнате порядок и попытался дописать песню. Она называлась «Эскорт утопающих» и должна была замыкать альбом этаким символическим пророческим посланием от меня всему человечеству. Я провёл немало весёлых минут, представляя себе, как мои знакомые, если кто-то из них сподобится прочитать и перевести текст или хотя бы название песни, будут содрогаться от мысли, что я, как и подобает истинному поэту, предрёк собственную смерть. Песня получилась слишком лирической, но так даже лучше: первая часть альбома звучала брутально, особенно там, где злобный Джонни рычал на бэк-вокале. К полуночи она была полностью готова – слова на листке бумаги передо мной и музыка в моей голове. Завтра мы запишем её, она обретёт плоть и свободу, отправится в полёт, и больше я над ней буду не властен. И если когда-нибудь, спустя десяток лет, я услышу её и ужаснусь («Что за сопливого монстра я сотворил, я, должно быть, был чертовски несчастлив в тот период моей жизни»), то никак не смогу изменить или уничтожить её. Разве что лениво открещиваться от авторства.