Юрий Петухов - Проклятый [= Журнал «Приключения, фантастика» Выпуск 1.2000 ]

Я припомнил все, что читал, что слышал: про закопанных заживо, про Гоголя, который вроде бы перевернулся в гробу, так писал один дотошный гробокопатель, про зомби — этих живых мертвецов… Но ведь все «живые мертвецы» и не умирали по-настоящему! Вот в чем дело! Пускай они были полутрупами, но ведь именно «полу»! Я же валялся бездыханным, я даже понял, что никакого шевеления пальцев на руках и ногах не было, никакой задержки дыхания — это все нервы чудили… Но ведь и нервов не было?! Чертовщина какая-то! Ничего не было, но я ощущал себя!

Вот тогда и прозвучал впервые в моей голове Голос. Меня снова скорчило от страха. Но теперь ненадолго. Да и никаких слов не было. Голосом все это назвать можно с большой натяжкой, просто будто свет вспыхивал в мозгу и звучало нечто, не наделенное ни высотой, ни тембром — просто звучало. С этого момента и началось настоящее раздвоение. Я ничего не понимал. И не сопротивлялся. Как я мог сопротивляться? Света становилось все больше, из моей головы он проникал наружу, струился, змеился, хотя я точно знал, свет никогда не змеится, он всегда идет прямыми лучами, но так было. И чем больше света выходило из меня, тем отчетливее происходило раздвоение. Я уже видел тело, свое собственное тело, лежащее в дрянном ящике, который и гробом назвать нельзя, обернутое в дерюгу, с рассеченным, наполовину набитым ватой черепом. Все происходило в земле, под землею, на глубине около двух метров. Но я все видел! Земля, куда бы я ни оборачивался, становилась прозрачной, будто и не земля вовсе! Потом до меня дошло, что и поворачиваться не надо, что я вижу сразу во все стороны, вижу черепа, скелеты, камни, искореженное железо, бутылки и прочую дрянь, скопившуюся тут, внизу. А Голос звучал. Но не звал. Он никуда не звал. И вообще, никто меня никуда не тянул, никто не управлял мною. Это было жуткое состояние. И вместе с тем я имел тело! Именно то тело, что лежало в гробу. Лишь дерюги не было на мне. Это тело полностью подчинялось моим желаниям. Я ощупал себя с головы до ног, даже просунул ладонь в дыру…

Примечание консультанта.Субъективные ощущения после тяжелейшей травмы могут носить самые причудливые оттенки. Что же касается объективных данных, следует признать, что по величине и вздутию шрама-рубца на голове нашего посетителя можно с большой долей уверенности утверждать — ранение было очень глубоким, проникающим. Осколки черепной кости местами проглядывали сквозь рубец, выпирали наружу. Ширина рубца составляла не менее четырех с половиной сантиметров, длина — около одиннадцати. Следует напомнить, что зафиксированы случаи, когда люди выживали и после более тяжелых черепно-мозговых травм и, в частности, в начале нашего века жил освидетельствованный человек с обломком лома в голове — этот случай также неоднократно описывался.

Никакой ваты и прочей мерзости в моей голове не было, только дыра, только что-то теплое, мягкое, упругое. И опять мелькнула мыслишка навязчивая: значит, жив! значит, выкарабкался! Пусть со стороны это покажется нелепым, но я не верил в свою смерть! Не хотел верить, и все тут!

В те минуты я и думать не желал: кто меня закопал? когда? где? что с теми двоими гадами? что с бабой в красном? Мне все эти мелочи казались настолько ненужными, что — плюнуть и растереть. О другом мысли были: дескать, вот она, душа моя, душонка, выползает из трупа, выскользнула, значит, есть она и у меня! значит, не насовсем сгинул! Было даже радостно как-то. Радостно и боязно! Ведь сам-то я, тело мое бездыханное, труп, лежал в гробу — а такая картина не каждому понравится! И никаких «туннелей»! Никаких «коридоров»! Мне казалось, что вот-вот меня вынесет наверх сквозь толщу земли, что я опять окажусь среди живых. Что там сейчас наверху, ночь или день? Ничего-то я не знал. Я чувствовал себя всемогущим, необычайно легким — будто шариком воздушным. Ну и рванул было туда. Как бы не так! Словно свинцовая плита навалилась, пригнула, прижала. И ни единый змеящийся лучик сквозь нее не пробился. А Голос вдруг так зазвучал на одной высокой ноте — как циркулярную пилу возле самого уха, да что там уха, прямо в башке, завели, врубили на полную мощь! Я оторопел даже, растерялся… Это сейчас, вспоминаю, хорохорюсь, прикидываю — и так, и эдак. А тогда не было вовсе ни растерянности, ни собранности, жуть была. Но свет-то прет, лезет прямо из меня. А может, это я сам и был этим светом — там трудно было разобраться. Только повело вдруг в сторону, быстро, словно в воде плыл — сквозь все эти кости полусгнившие, доски трухлявые, далеко от своего гроба. А потом — вверх! И снова плита свинцовая. Не пускает! Я в другую сторону, подальше — за ограду кладбищенскую, через коренья, прутья, кирпич битый… и вверх! Не тут-то было. Метался как бешеный, рвался, суетился, все хотел выскочить, выбраться. А потом понял — не выйдет. Дорога одна — вниз! Вот когда надавило по-настоящему, вот когда прижало.