Ши Эрншоу - Зимняя Чаща

Что тут сказать? Эти мальчишки никогда не жили в лесу и не привыкли ни к звукам скребущих в окно ветвей, ни к прикосновению холодного ветерка к шее, когда ты спишь.

– Ага, – вяло соглашается Сюзи, но я-то вижу, что совсем не это она мне хочет сказать, что-то другое вертится у нее на языке. Она потирает ладони и шепчет себе под нос, глядя в сторону.

– Не могу я больше здесь оставаться.

Сюзи опускает голову и медленно дышит, словно пытаясь представить, что находится где-то в другом месте. Будто воображает, что – щелк, щелк, щелк три раза каблучком, пуф-ф-ф! – и она у себя дома, больше не в горах, с этими ужасными парнями.

От ветра язычки свечей вздрагивают и трясутся деревянные стены столовой. Начинается новая снежная буря. Я слышу свист ветра, и под его напором распахиваются двойные двери, с грохотом ударяясь о стены.

Огромный зал моментально погружается во тьму – свечи задуты, а огонь в камине у дальней стены уже не пылает, лишь светятся красные угольки. Скребут по полу поспешно отодвигаемые стулья, звенят опрокинутые тарелки и упавшие со стола вилки. В раскрывшийся дверной проем проникает мутный серый свет дня, но его недостаточно, чтобы осветить темный зал.

– Спокойно, все в порядке, – гремит в темноте голос одного из вожатых. – Всем сесть на места, чтобы мы могли пересчитать вас по головам.

Темноту рассекает луч фонарика, к нему добавляется еще пара таких же лучей, они скользят по лицам и высоким стенам столовой.

– Скажи, – говорит Сюзи так, словно каждое ее слово – величайшая тайна. – Скажи, я не могу у тебя остаться, пока дорогу не расчистят?

Кажется, у меня брови на лоб лезут. Сюзи Торрес никогда не ступала на порог моего дома. Никогда со мной ни о чем не говорила. Ни разу не предложила подсесть к ней за столик в школьном кафетерии, не пригласила ни на одну из своих вечеринок в честь дня рождения, и вот теперь хочет переночевать в моем доме. Ну ничего себе!

– Я сплю на раскладушке в маленькой комнатушке рядом с кухней. Это единственное свободное место. Не могу я там больше ютиться, – продолжает уговаривать меня Сюзи. В полутьме ярко светятся белки ее глаз.

Зажгли фонарь, он немного осветил зал, и все начали возвращаться на свои места за столами.

– Я… – начинаю я, но Сюзи моментально перебивает меня:

– Ну, или хотя бы пока телефон не включат. Тогда я позвоню родителям, и уж они-то найдут способ вытащить меня отсюда, – она умоляюще смотрит мне в глаза. Пряди волос падают ей на лицо.

Мне становится жалко Сюзи, когда я вижу, как отчаянно она пытается улыбнуться, а на глаза ей наворачиваются слезы. Собственно говоря, я бы тоже не хотела ночевать в этом сыром, холодном месте. А еще та часть меня, которой я обычно стараюсь не чувствовать, вдруг подсказывает, что очень даже неплохо, если в доме со мной будет кто-нибудь еще. Заполнит тишину. Прошлой ночью мне так удивительно хорошо, спокойно спалось, когда я знала, что внизу на диване спит Оливер. Кто-то вместе со мной под одной крышей.

– Хорошо, – говорю я.

На лице Сюзи расцветает улыбка, обнажая ее идеально ровные зубы.

– Сбегаю, возьму свой рюкзак, – говорит она. – Встретимся снаружи, договорились?

Я киваю, Сюзи поворачивается и исчезает в полутьме, направляясь к внутренней двери, которая, очевидно, ведет на кухню.

Свечи на столах вновь зажгли, тут и там появились вытянутые язычки пламени, бросающие янтарные блики на стены. Я уже собираюсь выскользнуть наружу, как вдруг замечаю какое-то движение под потолком. Замечаю нечто такое, чего не могла увидеть в темноте.

Мотылек.

Наверное, он сидел на потолочных балках, а теперь взмыл в воздух, привлеченный блеском огня, и решил спуститься ближе к горящим свечам. У него серовато-белое, неестественно светлое для мотылька тельце. И усики у него совершенно белые. Нет, это не обычный мотылек.

Таких мотыльков я уже встречала в Чаще.

Костяной мотылек.

Он мелькает у меня перед глазами словно искра от костра. Ледяная искра, холодная, как январский мороз. Дикая, как февральская метель. Предвестник несчастья. К сожалению, я не могу предвидеть, что надвигается. Я не Жоржетта Уокер, моя двоюродная прапрабабушка, чья ночная тень позволяла ей видеть будущее в каплях росы на стеблях травинок. Предсказать я ничего не могу, но мои предчувствия меня не обманывают, а я ощущаю комок в горле и разливающуюся по всему телу тупую боль. Чувствую звон в ушах.

У меня между лопаток пробегает холодок, и я поворачиваюсь и выбегаю из столовой, пока меня не заметили и не посчитали вместе с остальными. Секунда – и я уже стою на холодном зимнем ветру.